Петер Каменцинд

Спустя некоторое время мне показалось, будто я не двигаюсь вперед и трачу время на ненужные мелочи. Сначала я стал искать причины в себе самом, но скоро не мог не признаться, что меня постигло разочарование и что окружающая действительность не дает мне тех героев, которых я ищу. Мне нужны были не просто интересные люди, а типажи. Их я не находил ни в академическом кругу, ни в обществе светских людей.

Я снова почувствовал себя беспомощным, начал посещать кабаки, где тоже, конечно, не мог найти ничего стоящего. Так прошло несколько недель. Я разочаровался в себе, считал свои желания и надежды до смешного преувеличенными, много бродил по окрестностям города и опять стал проводить ночи за бутылкой.

На моем столе выросла снова огромная кипа книг, которые мне хотелось оставить у себя и не продавать букинисту; но все полки уже и так были завалены доверху. Наконец, я разыскал небольшое столярное заведение и пригласил мастера зайти ко мне снять мерку для книжного шкафа. Он, маленький человечек с осторожными размеренными манерами, пахнувший клеем, явился ко мне, встал на колени, замерил стену и пол и записал себе что-то огромными цифрами в блокнот. Случайно он задел при этом кресло, на котором лежала целая кипа книг. Несколько книг упало на пол, и он нагнулся, чтобы поднять их. Одна из них оказалась карманным словарем жаргона подмастерьев. Эту книжку можно найти в любой харчевне для мастеровых, – прекрасно составленная, очень любопытная книжка. Увидев знакомую обложку, столяр посмотрел на меня полушутливо, полунедоверчиво.

– В чем дело? – спросил я.

– Извините, сударь, я увидел тут книгу, которую и я знаю. Неужто вы читали ее?

– Все эти слова я изучил еще в юности – ответил я, – но ведь любопытно иногда вспомнить какое-нибудь выражение.

– Скажите на милость! – воскликнул он – Да неужто вы сами тоже работали!

– Не совсем так. Но я много путешествовал и не раз останавливался на ночлег в харчевнях.

Он поднял тем временем книги и собрался уходить.

– А где вы успели побывать? – спросил я его.

– Я работал в разных местах. Умудрился добраться отсюда до Кобленца, а потом и до Женевы. Хорошее было времячко.

– А в тюрьму ни разу не попадали?

– Было один раз, в Дурлахе.

– Вы должны мне рассказать обо всем этом. Не встретиться ли нам как-нибудь за стаканчиком?

– Не употребляю, сударь. Но если вы когда-нибудь заедете под праздник ко мне и спросите: как дела, да что слышно? – я буду вам очень рад. Если только вы не ради насмешки все это придумали…

Спустя несколько дней Елизавета пригласила меня на вечер, но по дороге туда я остановился посреди улицы и начал раздумывать, не отправиться ли мне лучше к своему столяру. Потом быстро развернулся и пошел к нему.

Мастерская была уже заперта, я ощупью пробрался через темные сени и тесный двор, поднялся на лестницу флигеля на заднем дворе и нашел, наконец, дверь с дощечкой, на которой было написано от руки имя мастера. Открыв дверь, я очутился в маленькой кухне, где худощавая женщина готовила ужин, присматривая в то же время за тремя ребятишками, которые наполняли крохотную комнатку шумом и криком. Женщина недоуменно посмотрела на меня, но все же пригласила пройти в соседнюю комнату, где у окна сидел столяр и почти впотьмах читал газету. Он крякнул сердито, приняв меня за непрошенного гостя, но потом узнал и протянул мне руку. Видя его смущение, я повернулся к детям; но они убежали от меня на кухню. Заметив, что хозяйка варит там рис, я вспомнил вдруг кухню моей умбрийской хозяйки и попросил позволения помочь. У нас рис обычно настолько разваривается, что превращается в какой-то клейстер и теряет весь вкус. Здесь была та же беда, и я поспешил спасти блюдо, взяв горшок и шумовку и принялся варить по-своему. Хозяйка, послушалась меня, хотя и удивилась немного моему вмешательству. Наконец, рис был готов, мы понесли его в комнату, зажгли лампу, и я тоже получил свою порцию.

Жена столяра засыпала меня такой уймой вопросов из области хозяйства, что хозяин дома вынужден был молчать и отложить рассказ о своих скитаниях до следующего раза. Оба они быстро признали во мне равного, благодаря чему мы сошлись и подружились в первый же вечер. Я стал часто заходить к ним и забывал здесь не только всю ненужную светскую мишуру, но и свою грусть и меланхолию. Мне казалось, будто здесь сохранился для меня кусочек детства и я продолжаю жизнь, которую прервали когда-то монахи, отправив меня в школу.

Склонившись над старой, пожелтевшей картой мы со столяром, отслеживали его и мои передвижения и радовались каждому местечку, которое было знакомо нам обоим; вспоминали остроты подмастерьев и спели даже пару раз несколько вечно юных их песен. Мы беседовали о ремесле, о хозяйстве, о детях, о городских делах, и мало-помалу вышло так, что мы со столяром, поменялись ролями, я стал благодарным учеником, а он моим учителем.