Карзанова, вся преданная гнетущей её мысли, не обратила на них никакого внимания, и только голос Вознесенского, раздавшийся близко от неё, вывел ее из оцепенения. Старик отец не выдержал: он не видал, или не хотел видеть жестов, которые ему делали оба доктора, предостерегая не говорить с дочерью, у него в руках было средство (по его мнению) возвратить сознание своему единственному детищу, и он, выхватив маленького Васю из рук Голубцова, кинулся к дочери.
— Возьми, держи, вот он, вот твой Вася! — говорил он прерывающимся от волнения и слез голосом.
— Ай!! — раздался дикий, пронизывающий, бьющий по нервам крик молодой женщины, и она бросилась к старику отцу, вырвала из рук его Васю, разорвала на груди его рубашечку, и увидав пониже шеи большую родинку, в форме звездочки, еще раз пронзительно вскрикнула и стала осыпать ребенка жгучими страстными поцелуями. Слезы, обильные, долгожданные слезы градом катились из её глаз… Но её слишком натянутые нервы не выдержали, она закачалась и упала на руки подоспевших докторов.
— Она спасена! — обнимая Вознесенского, с жаром проговорил старик Ливанский: — она плакала, теперь я ручаюсь за её выздоровление.
Лежа в глубоком кресле, молодая женщина стала приходить в себя, и первым её движением, первым словом, была мысль о сыне… Когда старик-отец подал ей Васю, то с ней снова чуть не сделалась истерика… Она целовала его бессчетное число раз, приговаривая:
— Нет, не отдам… не отдам тебя, Вася… домой, домой… назад… назад… Уедем, уедем…
Когда старик Ливанский подошел к ней, чтобы попробовать пульс, она совершенно не узнала его… Все происшедшее с минуты её сумасшествия исчезло из её памяти… Но не было никакого сомнения, рассудок вернулся к ней, она сознавала только, что была больна, и согласилась, по настоянию докторов, пробыть еще дня два в больнице, чтобы собраться с силами и окрепнуть… Но Васю, своего Васю, она теперь не оставит даже на мгновение…
Странное дело, ребенок этот, за последнее время переменивший столько воспитателей, сразу узнал мать, он не испугался её бешенных ласк, но сам тянулся целоваться с ней…
Глава XIV
«Малинник»
Уже несколько дней подряд все петербургские газеты, на первых страницах помещали, крупным, жирным шрифтом объявление, что в воскресенье, 10 декабря, в театре, бывшем «Семейный очаг», а теперь преобразованном в «Малинник», состоится первое представление вновь ангажированной труппы комических и характерных певцов, певиц, чтецов и танцоров, с участием знаменитых мадемуазель Туту из парижского Альказара [
Объявление это произвело особую сенсацию в мире кокоток и кокодесов, так как им всем было известно, что под именем мадемуазель Надин скрывается одна из звезд, несколько лет к ряду украшавшая отделение кабинеты Бореля и Дюссо [
С восьми часов элегантные экипажи, большей частью на ценных рысаках, подкатывали к притиснутому к стене подъезду новооткрываемого «Малинника». Дамы в самых ценных и эксцентричных нарядах мелькали из карет, быстро проталкивались чрез беспокойную, шумящую, назойливую толпу, теснившуюся у вешалок и быстро направлялись к дверям, ведшим во внутреннее помещение театра.
Громадная фигура Стрелочкова, помещавшаяся слева от двери, медленно поднималась при виде перворазрядной «дамы», и весело улыбаясь, протягивала громадную руку, в которой исчезала на секунду стройная тоненькая ручка, обтянутая в лайковую перчатку… Второразрядные представительницы прекрасного пола получила от директора только поклон и улыбку, без рукопожатия, а третьеразрядные одну улыбку без поклона… Достопочтенный Захар Захарович, так звали Стрелочкова, любил и ценил этих милых барышень, которые торили дорожку в его Малинник, хорошо сознавая, что их прилет означает успех предприятия, как появление ласточек предвещает весну, но любил и среди них поддерживать ранги и дисциплину, памятуя, что иерархия нужна всюду, даже между «этими дамами».