Петербургские крокодилы

— Жило! Мишка Жило, — вдруг вскрикнул он, узнав в парне одного из шайки Рубцова, два раза, приходившего к его отцу с Дятлом, вербовать его в формируемую им шайку, но не успел он кончить этих слов, как парень вскочил с своего места, быстро зажал ему рот, вынес до дверей закусочной и, дав пинок в спину, выбросил на улицу.

— Вот я тебя, дрянной постреленок, выучу ругаться!!! Фомушка исчез, он уже не смел входить в заведение, откуда его так нахально выпроводили, деться было некуда, оставалась только одна надежда вымолить что-либо при выходе публики из театра, отыскивая экипажи и он сломя голову, опять побежал к «Малиннику».

Вернемся теперь опять в этот новооткрытый кафешантан, начавший свой сезон таким блестящим сборищем веселящегося Петербурга.

Едва Дарья Григорьевна, наглядевшись травлей Фомушки, появилась в зале, как сотни глаз и десятки биноклей обратились на её ложу. Дамы, и полудевицы, наполнявшие теперь все ложи, внутренне готовы были растерзать ее на куски из зависти, так она поражала, убивала их своим туалетом и своими бриллиантами… Склоняясь к своим постоянным кавалерам, они словно, по уговору, стали нашептывать все ту же, известную, давно облетевшую все петербургские будуары, сказку, о происхождении этой новой «королевы» и её поклонника… А между тем, сколько явно и украдкой брошенных взоров из-за спины «своих дам» неслись к ней, но она, словно не замечая впечатления, произведенного на толпу, небрежно уселась в ложе, и принялась лорнировать какую-то второстепенную певицу, назначенную «проветривать зал», то есть петь первый номер после поднятия занавеса.

Кривляясь и жестикулируя, кончила француженка свои куплеты, и с умоляющим видом ждала поощрения… но ни одного хлопка не раздалось во всем зале. Дарья Григорьевна заметила это, по врожденному ей чувству противоречия она начала сильно хлопать, требуя, чтобы и Зверобоев поддержал ее… и, странное дело, толпа, до того совершенно пассивная, заволновалась, раздалось несколько хлопков, и словно объятая каким-то стадным чувством, публика разразилась дружным аплодисментам… Кланяясь и приседая, обрадованная француженка скрылась за кулисы.

Оркестр сыграл ритурнель, и на сцену, колыхая бёдрами, и сверкая прекрасными, но очень подкрашенными глазами появилась мадемуазель Надин…

Раздался дружный взрыв аплодисментов. Покачиваясь всем телом, и улыбаясь своей плутоватой улыбкой, дебютантка послала публике обеими руками поцелуй, словно хотела их перецеловать всех…

Аплодисменты загремели еще сильней. Захар Захарович, стоя у двери и наблюдая за приемом дебютантки, потирал руки от удовольствия, — начало сулило удачу.

Глава XVI Мать и сын

Было что-то задирающее, бьющее по нервам в походке и манерах этой красивой женщины. Она не рисовалась своим цинизмом, совсем наоборот, она казалась совсем сконфуженной утрированным декольте и коротенькой юбочкой, необходимым по традициям «Малинника». Она сумела придать фразировке самых рискованных куплетов такой наивный оттенок, словно она их не понимала или боялась понять, что публика, привыкшая к открытому цинизму разных французско-немецких каскадерш, просто немела от восторга и с неистовством кричала «bis». Аплодисментам и вызовам не было и счета, а в начале второго отделения ей поднесли великолепный букет с громадным бантом, открыли тотчас подписку на поднесение ценных подарков, — словом, переполох среди присяжных каскадерш при виде новой восходящей звезды был громадный, а певица была на седьмом небе от упоения победы… Было-померкшая звезда её разгоралась новым блеском, она получила в этот вечер более сломанных посланий, чем за целые четыре месяца… Она могла теперь выбирать…

Это ли не торжество!..

Но странное дело, казалось, кто мог меньше всего завидовать певичке — это Дарья Григорьевна, а именно она-то и завидовала больше всех.

Наряды, золото, бриллианты, — все не утешало, не наполняло её существования, ей вдруг неудержимо, неотразимо захотелось славы, всеобщего, публичного поклонения…

— Захар Захарович! — чуть не закричала она, увидав в антракте директора, который проходил вдоль лож, и приветливо раскланивался с посетителями, — Захар Захарович, иди сюда! Садись! — указывая ему на свободный стул в своей ложе, говорила куртизанка, — мне надо переговорить с тобой о деле.

— Очень приятно… чем могу служить…

— Я хочу петь у тебя на сцене!..

— Петь!.. Вы!.. — директор вечно сдержанный и неподвижный, словно автомат, подбодрился, — что же-с! — почему не попробовать… Кому же и петь, если не вам, — говорил он, уже совсем оправляясь от изумления… Ему столько раз в жизни приходилось выслушивать мимолетные фантазии и капризы хорошеньких женщин, что он перестал им даже удивляться…

— Да… да… я хочу петь… и буду петь… не хуже этой размалеванной куклы!.. По рукам!..

— Даша, Даша, — укоризненно качая головой, останавливал ее Зверобоев, который начал замечать, что громкий разговор в их ложе привлекает общее внимание…

— Даша, перестань.