Петербургские крокодилы

Он взглянул на нее и окаменел… развалясь на бархатных подушках, в ней мчалась его жена, его злодейка Дашка… рядом с ней сидел какой-то благообразный седой старик.

Мгновенно вся желчь, вся злоба поднялась в его сердце… Она, она погубила его, убила дорогого малютку… она счастлива, мчится на кутеж, она забыла про вчерашнее!.. Целый хаос диких, страшных мыслей забушевал в его мозгу.

«Убить! Убить ее!.. Уничтожить змею! Убийцу! Кровь за кровь», — пронеслось в его голове.

Все было забыто, и ребенок, лежащий на столе, и свое отчаянное положение, и голод… в нем была одна мысль, одна цель — увидеть ее, убить, упиться её кровью, и он, ощупывая свой металлический циркуль, теперь уже не шел, а просто бежал по дороге к Морской.

Дом, в котором жила его жена, он нашел очень скоро и без труда узнал от дворника, мирно дремавшего у ворот, номер её квартиры.

Он знал, что её нет дома, но она должна вернуться, и вот, чтобы не возбудить подозрений дворника и, главное, швейцара, он побежал в мелочную лавочку, купил конверт, сам написал адрес, спросил еще раз для формы номер квартиры у швейцара, и быстро пробежал по лестнице. Приютившись на лестнице, этажом выше квартиры, занимаемой женой, Дмитриев, с инстинктом краснокожего индейца, начал следить за входящими. Он уже не останавливался в своем намерении, жажда мести поддерживала его энергию, он ждал свою жертву, как дикий зверь ожидает добычу. Но вот, внизу раздался треск подъехавшего экипажа, наружная дверь хлопнула, и на лестницу, легкая и быстрая, вбежала Дарья Григорьевна и прижала пуговку электрического звонка… В ту же минуту, узнав свою жену, Дмитриев, как кошка, неслышно спустился с лестницы, и не успела молодая женщина крикнуть и позвать на помощь, стиснул ей шею рукой и дважды вонзил свой острый и длинный циркуль в левую сторону груди.

— Это за меня, а это за Фомушку… — хрипел он, обезумев окончательно, и поражая ее еще десятком ударов!..

Дикий, отчаянный крик прислуги, отворявшей дверь квартиры несчастной, поднял на ноги, весь дом. Швейцар, почуя беду, мигом запер подъезд и бросился черным ходом за дворниками. Переполох вышел страшный.

— Держи, держи, вот он, вот он! — раздавались голоса внизу лестницы и толпа вооруженных, чем попало, людей бросилась ловить убийцу.

Дмитриев понял это, он, как кошка, в два прыжка добрался до площадки лестницы следующего этажа, схватил стул, стоявший для отдыха жильцов, и хотел дорого продать свою свободу. Но силы нападавших были несоразмерны, он, казалось, сообразил это. Безумный огонь блеснул в его взгляде и он, бросив стулом в нападавших, кинулся вверх по лестнице.

— Держи, держи злодея! — преследуя его почти по пятам, кричала толпа. Двери из всех квартир отворились, и разбуженные жильцы и прислуга выглядывали из-за полурастворенных дверей.

Травля должна была кончиться: дальше бежать было некуда. Лестница кончалась. Уже преследующие были в двух шагах, десять рук протянулись, чтобы схватить его, но Дмитриев предупредил их, он сверкнул своим безумным взглядом, и одним движением перебросившись через перила лестницы, кинулся вниз с шестого этажа.

Общий крик ужаса вырвался из груди всех присутствующих.

Глава XIX Свобода

Возвратимся теперь несколько назад, к тому роковому дню, когда Андрей Борщов, отвезя домой сестру князя Перекатипольева, был арестован и обвинен в похищении копий с документов Карзановой.

Первую неделю после его ареста, к нему не допускали никого, даже мать, но затем, когда, ввиду ареста Паратова-Рубцова и его сознания, невинность молодого человека была вполне ясна суду, его освободили. Но известно, как монотонно и медленно действует правосудие, и потому не удивительно, что всех справок, выписок, переписок, отношений, определений хватило еще на неделю, и только через пятнадцать дней после ареста, Борщов получил свободу!..

Свободу! Но что для него значила теперь его свобода, когда единственную надежду, которую он имел в виде приобретенья технических знаний у капитана Цукато, он потерял окончательно, так как капитан, во время производства следствия, заявил его матери, что он подобного ученика, навлекшего и на него подозрение полиции, держать не может… Надо было искать другой работы, других занятий, — но что мог делать он, неподготовленный к труду, без серьезного образования, без технических познаний, брошенный в водоворот столичного омута… Конечно, он был не один, с ним была его мать, добрая и любящая женщина, но она могла только обожать своего сына и плакать!.. А разве ценят слезы матерей!

Борщов в первые минуты, выпущенный на свободу, был в состоянии пьяного, он сам не знал, куда ему идти… ему всюду казалось все так светло, так радостно, что он готов был расцеловать пристава, отворившего ему дверь его камеры…