Петербургские крокодилы

Очевидно, что девушка скрыла от матери эти деньги, она не могла указать, как и каким образом она их получила, и потому должна была скрывать все следы их. Она это прекрасно понимала, и потому, сделав последнее усилие, спрятала оставшуюся бумагу за кровать, бросила туда же оставшиеся шнурки и потом, окончательно обессиленная, упала на подушку. Как раз было время, мать осторожно поглядела в дверь и вошла в каморку. Она была очень взволнована, но взволнована радостно, она только что присутствовала при свидании Борщова с матерью, вернувшейся домой и нашедшей своего освобожденного сына. Плакала мать, плакал сын, не могла удержаться от слез и старая Саблина. Испытанные горем и нуждой люди, отзывчивее на горе и радость ближнего…

Ольга молчала и лежала на постели в каком-то забытьи, старая Саблина боялась ее тревожить и потому старалась производите как можно меньше шума в комнате. За первым радостным возбуждением опять старые, мрачные, тяжелые мысли, словно свинцовы грузом, надавили её измученную душу… Правда… теперь её бесценной дочурке Оленьке лучше, она спасена, она возвращена к жизни — только на радость ли?!

Ей хотелось плакать, бесконечно хотелось плакать, глядя на это едва расцветшее создание, достойное лучшей доли, и теперь обреченное на голод, нужду и насмешки света, и она, воспользовавшись приходом Борщова, пришедшего по обещанию, данному Ольге, потихоньку вышла из комнаты и направилась к Борщовой… У обеих этих женщин оставалось одно богатство — слезы… и они часто, по целым часам сидели безмолвные и плакали!..

— Вы?.. Андрей, Андрюша, — прошептала чуть слышно Ольга, — подойдите сюда… вот так… садитесь сюда, — она указала на один из стульев, стоявших около кровати… Борщов повиновался.

— Вот моя, самая убедительная, самая большая просьба… сходите по этому адресу… — она подала ему карточку, вынутую из бумажника, — и узнайте где он, что он?.. Слышите, умоляю вас, узнайте!.. От этого зависит моя жизнь… А вот еще. Вот тут, мне совестно… тут деньги, пятьдесят рублей… передайте их моей матери… но так, чтобы она не знала, что это я ей посылаю… Умоляю вас… устройте… придумайте… вы добрый!..

Если бы она знала, что за странные мысли снова проснулись в душе молодого человека, когда он услышал эти слова, и ощутил в своих пальцах кредитные бумажки, она никогда бы не обратилась к нему с такой просьбой… Борщов побледнел… казалось, самые дорогие, самые заветные мечты его были разбиты… он взял деньги и карточку и вышел, не сказав ни слова.

— Как, и она, она тоже!.. Такая же, как другие!.. — мелькнуло в его голове… Он вышел, не взглянув даже на молодую девушку, которая, бледная и беспомощная, как чудное изваяние, лежала недвижимою, в этой темной и удушливой каморке.

— Господи! Какое право я имею осуждать ее… — шевельнулось где-то там, глубоко, в самых сокровенных изгибах его сердца… — Имею ли я право осуждать?! А я сам… — он не докончил мысли, и быстро одевшись, вышел из дому…

Выйдя на улицу, он вынул карточку, данную ему молодой девушкой, и не без изумления прочел по-французски:

«Князь Александр Перекатипольев».

Глава XXI Тайна

Куда ему было идти? По адресу, напечатанному на карточке — но там значились казармы одного из лучших гвардейских полков. Скрепя сердце, Борщов пошел по адресу и был крайне удивлен, услыхав от дежурного, что корнет князь Перекатипольев больше не служит в полку, что он исключен…

— Впрочем, — добавил офицер, — если вам нужны большие подробности, вы можете обратиться к адвокату Голубцову, его защитнику…

— Как? Разве он под судом?..

— Не могу вам сказать!.. Какое-то грязное дело, — процедил презрительно сквозь зубы офицер. — Адвокат объяснит вам все подробнее… Повернувшись на каблуках, дежурный ушел, оставив Борщова в крайнем недоумении.

Вернуться с таким неудовлетворительным ответом к Оленьке, казалось Борщову невозможным, к тому же и он сам хотел поблагодарить Голубцова, принимавшего горячее участие в его освобождении, и он быстро направился к нему, рассчитывая застать его в обеденное время дома.

Адвокат, очевидно, не знал еще о его освобождении, и выказал большую радость увидеться с ним, называл себя неоплатным должником, извинялся в причиненном беспокойстве, в минутном подозрении относительно документов Карзановой, и кончил речь уверением, что он готов загладить все это, предоставляя Борщову самому определить, как и чем…

— Я прошу у вас только одного… если это не будет нескромно, вы кажется защищаете князя Перекатипольева… объясните мне, в чем заключается его дело… и где он.

При имени князя, Голубцов совсем насторожился…

— Вы, откуда его знаете?.. Встречались?.. Виделись?

— Нет… но… мне… необходимо знать… меня просили.

— Будьте же и вы со мной откровенны… кто просил вас об этом?..

— Я… не могу, не имею права сказать, — конфузясь, проговорил Борщов.

— Я и не спрашиваю… скажите только — мужчина или дама?

— Дама, — после некоторого колебания отвечал Борщов… он уже начинал трусить, не сказал ли он слишком много.