Петербургские крокодилы

— Прикажите, я достану, я подам вам…

— Нет, я должна сама… должна сама…

— Не все ли равно… Я найду… достану…

— Ну, уж все равно… вы добрый, — словно решаясь на что-то очень важное, проговорила больная, — слушайте хорошенько…

Она перевела дух, чтобы собраться с силами, разговор утомлял ее.

— Вот видите этот отдушник, — она указала пальцем на чугунную заслонку, вмазанную в стену, — отворите эту дверцу…

Борщов, ничего не понимая, исполнил просьбу.

— Теперь поищите в трубе, найдете веревочку, потяните за нее и что вытащите, дайте сюда…

Борщов осторожно ощупал внутренность трубы и схватился за веревочку. Потянув к себе, он вытащил какой-то предмет, завернутый в газетную бумагу и имеющий форму небольшой книги.

— Давайте сюда, давайте сюда, — с нетерпением проговорила больная.

Борщов тотчас исполнил её просьбу. В это время послышался шум приближающихся шагов, и Ольга быстро спрятала сверток под платок, служивший одеялом.

Старуха Саблина вернулась торжествующая, у неё в руках был маленький полузеленый лимон и три куска сахару. Лавочник поверил в кредит.

Глава XX Клад

С приходом матери, разговор переменился… Ольга, во что бы то ни стало, старалась выслать мать из комнаты, она хотела остаться одной, но не знала, как теперь за это и взяться. Старуха Саблина, обрадованная успехом своего похода к лавочнику, была очень весела, приготовила для больной большой стакан лимонада и старалась угостить ее… но дочь, придумавшая такой предлог только для того, чтобы удалить мать, совсем не хотела пить, и сделав два глотка через силу, отдала стакан обратно матери…

— Нет, мама, нет, пить теперь не хочется… я постараюсь уснуть, я чувствую, что мне будет легче, если я вздремну, а ты пойди к соседке, она теперь скоро воротится… поди, мама.

Мать не заставила себя просить, она осторожно вышла и позвала с собой Борщова, который все еще никак не мог сообразить, что значит этот сверток, который он достал из трубы, и что это за драма, в которой он принимает какое-то невольное, но роковое участие… Вся картина той роковой ночи, когда он привез рыдающую девушку к матери, когда он узнал, что они близкие соседи, еще так свежа была в его голове… Подозрение чего-то ужасного, мучительно закралось в его голову с того момента, когда он узнал, что Ольга, которая ему с первых минут свидания нравилась своей простотой и искренностью, таит что-то от матери… ему стало страшно… Что если?.. — он не договаривал мысли… но ему не хотелось верить, что эта чудная, прелестная девушка, не лучше других… А он уже видал, и на себе испытал, каковы бывают представительницы прекрасного пола, — под оболочкой ослепительной красоты.

— Приходите через час, — шепнула ему Ольга, когда он на зов её подошел к кровати… вы мне будете очень нужны… вы добрый!.. Добрый…

Звук её голоса, слабый от болезни, показался молодому человеку таким трогательным, таким нежным, что злые мысли сами собой рассеялись.

— Буду непременно, буду, — шепнул он…

— Только приходите без мамы… мне нужно по секрету… умоляю вас… придёте?..

— Можете ли вы сомневаться… — она с чувством пожала ему руку, и он вышел вслед за Саблиной, которая дожидалась его уже в коридоре.

Только они ушли, Ольга тотчас принялась за работу. Ей предстояло дело далеко нелегкое, развязать и развернуть увязанный в несколько бумаг и много раз опутанный бечевкой предмет, поданный ей Борщовым.

Исхудалые, ослабевшие пальчики не слушали её воли, узлы были затянуты крепко, и только после получасовых усилий, измучившись и выбившись из сил, могла Ольга, наконец, добиться своего и развязать так тщательно упакованный пакет.

Наконец, последняя бумага была сброшена и в руках у молодой девушки оказался большой бумажник, из толстой желтой английской кожи. Осторожно раскрыв его, девушка вздрогнула и чуть не вскрикнула: он был полон крупными ассигнациями и несколько банковых билетов, сложенных в восьмеро, виднелись из боковых отделений.

В наружном, маленьком отделении виднелось несколько визитных карточек. Ольга взяла одну из них и старалась прочесть адрес, написанный внизу очень мелким шрифтом, но ослабевшие глаза отказывались повиноваться. Она беспомощно опустила руку с карточкой, и вынув из кучи кредиток две двадцати пяти рублевые бумажки, положила себе под подушку и хотела завернуть бумажник в старую бумагу, но это было свыше её сил. Она несколько раз принималась за работу, измучилась окончательно, и едва-едва могла завернуть его в один листок и перевязать бечевкой. Остальная бумага и шнурки лежали кучей на постели.