Петербургские крокодилы

Комод, закрывавший люк, был моментально сдвинут с места и тела Рубцова и хозяина сброшены в открытый погреб… Дикий крик, раздавшийся оттуда, заставил разбойников вздрогнуть и отступить. Они забыли про Клюверса, все еще томившегося в подземелье. Инстинкт говорил, что надо и с ним покончить, но страх того, что он будет защищаться, сразу изменил их планы. Захлопнуть люк, задвинуть его комодом, завалить всю комнату мебелью, наскоро стасканной из других комнат, было делом нескольких минут. Керосину в кухне оказалась целая жестянка. Мебель, матрацы, пол и всякая рухлядь, были облиты им, и Мойша, игравший теперь первую роль между грабителями, быстро достал из кармана коробку спичек, зажег целую пачку и с дьявольской улыбкой бросил их среди лужи керосина. Он вспыхнул, и мгновенно густые клубы дыма повалили из охваченной огнем комнаты.

Но злодеев уже не было в доме. Знакомой дорогой, скрываясь между кустов и бурьянов, пробрались они на ту сторону Вислы.

Береговой стражник заметил эти тени, и хотел было остановить и окликнуть их, но они были уже далеко, на австрийской территории, и к тому же, его внимание было привлечено другим обстоятельством. В какой-нибудь сотне шагов, огонь вдруг вырвался из всех окошек массивного здания фольварка, и багровое зарево осветило окрестность.

Глава XI Пожар

Поднялась тревога, в дальнем костеле ударили набат, со всех сторон к фольварку сбегался народ, но пожар принял такие размеры, что нечего было и думать отстоять здание.

Толпа кричала и галдела, не понимая, что значит то обстоятельство, что ни в доме, ни на дворе не было видно ни одной живой души, словно фольварк был необитаемый. Как вдруг дикие, пронзительные вопли, раздававшиеся, казалось, из-под земли, окончательно смутили толпу. Несколько человек стражников, с ломами и кирками бросились к каменному фундаменту здания, с той стороны, откуда дул ветер, и начали пробивать каменную кладку. Крики становились все слышнее и слышнее. Десятки рук отгребали отбитые камни, скоро образовалась дыра в фундаменте, и несколько кирпичей провалилось внутрь в открывшееся отверстие, и в ту же секунду оттуда появились чьи-то руки и отчаянный голос закричал по-русски:

— Спасите! Помогите!..

Мигом отверстие было увеличено, несчастного вытащили из-под обваливающегося, обхваченного пламенем дома, и несколько молодцов соскочило в провал, оказавшийся глубоким подпольем, чтобы посмотреть, нет ли еще какого живого существа в этом, обреченном на гибель, строении.

Скоро они появились обратно, неся на руках тело старого еврея, связанного и с раздробленной головой, и Рубцова, закутанного с головой, руками и ногами частой рыболовной сетью. Голова его тоже была вся облита запекшеюся кровью… но судорожные движения рук показывали, что он жив еще. И действительно, страшный удар молотка, которым хотел прикончить его Йоська, был нанесен почти впотьмах, и пришелся, совершенно случайно, по одному из кружков бересты, которыми была обшита сеть-наметка. Кружок был раздавлен ударом, но отчасти предохранил голову атамана и удар только на время лишил его сознания.

Дело начинало казаться все запутаннее и запутаннее. Теперь уже не было сомнения, что пожар не был случайностью, наоборот, было очевидно, что он был произведен, чтобы прикрыть преступление, жертвами которого были эти трое несчастных, вытащенных из-под развалин.

Войт гмины [Войт-польский высокопоставленный гражданский административный чиновник и высший представитель правительства сельской гмины, то есть коммуны (гмины), состоящей только из деревень], в участке которого находился этот фольварк, тотчас дал знать в Сандомир уездному начальнику, следователю и начальнику земской стражи, а пока сам начал производить дознание.

Оказалось, что первый, вытащенный из погреба человек (читатели, конечно, догадались, что это был Клюверс), по-видимому, ничем не ранен, но очень слаб и голоден. По его словам, он был проезжий по своим делам и, завезенный обманом на фольварк, томился в заключении в этом подвале больше шести дней. Что же касается других, найденных с ним, несчастных, отозвался незнанием, и показал только, что они были сброшены к нему ночью, за несколько минут до пожара, и что в полной темноте, в которой он находился, он не мог признать их. Соседи, и вся масса сбежавшегося люда тотчас же признали в убитом еврее — хозяина фольварка, несмотря на громадную рану, снесшую ему полголовы, но другого, еще живого человека, связанного сетью, узнать никто не мог. Это обстоятельство сбивало с толку всех, пока один из присутствовавших не подвел несколько отогревшегося и оправившегося Клюверса взглянуть на несчастного, лежавшего уже без сети на койке, в одной из уцелевших служб Фольварка.