Петербургские крокодилы

Клюверс, в свою очередь, с момента своего выезда из Петербурга, не имел никакого известия о том, что там происходит… и потому, зная, что в ночь перед побегом, в доме у него сделалось что-то недоброе, и что найден убитым какой-то генерал, положительно терялся в догадках, что произошло и куда девалась Юзя, о смерти которой он не имел еще никаких известий. Напрасно он несколько раз телеграфировал в Петербург на имя своего адвоката, и даже оплатил ответ… ответа не было, и он, совершенно потерявшись, пошел в банкирскую контору Steimetz’а справиться о судьбе своих векселей… Ему сказали там, что деньги по ним еще не выданы, а в тот же вечер он на своей квартире был арестован.

Дело объясняется очень просто: когда Клюверс, после пожара фольварка, перебрался за границу, и утолял свой голод в первой попавшейся корчме, в ожидании дилижанса, идущего по направлению к Кракову, его расстроенный вид, измятое, замазанное грязью, известью и отчасти забрызганное кровью платье, которое он не мог в темноте хорошенько отчистить, навлекло на него внимание местного стражника, случайно забредшего в корчму. Он дал знать войту гмины, тот телеграфировал комиссару о появлении подозрительной личности, имеющей, по-видимому, связь с пожаром на русской стороне Вислы, и с этой минуты, Клюверс оказался под надзором полиции… Австрийской полиции!

Скоро была получена телеграмма от судебного следователя, о двойном убийстве во время пожара и покраже громадной суммы в векселях на контору Steimetz’a… Подозрения в соучастии все больше и больше усиливались, телеграммы, посылаемые Клюверсом в Россию, доверенному, перехватывались, и, наконец, когда он явился в контору банка справиться, уплачено ли по векселям на имя Франца Ленуара, для австрийских юристов не было больше сомнения в соучастии этой личности к преступлению, заявленным русским судом и Клюверс был арестован и, несмотря на протесты и обращения к французскому консулу, выдан русским властям… Всей этой закулисной стороны дела не знали ни Клюверс, ни Рубцов, и потому оба теперь находились в положении замаскированных, встретившихся в маскараде, и старающихся узнать друг друга под масками.

— Слушайте? Рубцов, — начал снова Клюверс, заметя, что своим смехом произвел сильное впечатление на товарища по заключению. — После всего, что произошло, мы, кажется, квиты… Не лучше ли нам подать друг другу руки и подумать сообща, как бы выпутаться из этого глупого положения… Руку, товарищ!

Рубцов молчал. Эта же самая мысль, только за минуту пред тем мелькнула в его голове, но он не решался первый заговорить, у него была своя гордость… За стенами острога он никогда не имел товарищей, у него были только подчиненные, бесправные и бессловесные рабы. Так доминировал он обыкновенно всех своих товарищей по заключению.

Предложение Клюверса было ему по душе. Он знал, что миллионер, хотя и в остроге — сила, и потому, не говоря ни слова, взял протянутую ему Клюверсом руку и отвечал пожатием на пожатие.

С этой минуты, отступления или колебания уже не было, два разбойника поняли друг друга и началась долгая, откровенная, циничная и страстная беседа-исповедь, продолжавшая всю ночь до зари… Когда же поутру смотритель пришел за новым арестантом, чтобы вести его к допросу, он застал их спящими вместе, на одной наре, даже на одной подушке.

За ночь все было переговорено, пересуждено, взвешены все шансы на спасение и, наконец, составлен целый дальнейший план действия.

На допросе Клюверс показал, что он ничего не знает о пожаре фольварка, что он в действительности не Франц Ленуар, а чех Игнатий Глина, что он скрыл свою фамилию перед австрийскими властями, так как в противном случае был бы заключен в крепость или казнен, как представитель одной из самых ярых партий, стремящихся к расчленению Австрии, и умолял суд только об одном, не выдать его обратно Австрии. В заключение своих показаний просил о выпуске на поруки, с внесением залога. Следователь, прокуратора и даже суд начали по этому делу деятельную переписку. Скоро, по указанию Клюверса, в Радоме нашелся и богатый еврей (тайный корреспондент Рубцова и им же указанный), предложивший взять арестанта на поруки, словом, со дня на день должно было последовать распоряжение о выпуске на поруки австрийского подданного Игнатия Глины, а вместе с тем, увеличиться шансы на возможность освобождения и Рубцова, как вдруг новое, совершенно неожиданное происшествие перевернуло вверх дном все предположения и нарушило в самом корне план, придуманный для своего освобождения двумя разбойниками.