Петербургские крокодилы

Воцарилось молчание… Зверобоев, куривший по старой привычке дома «Жуков» табак, из длинной трубки, тоже развалился на диване и предался своим мечтам… они были приятны и розовы. Барон Кармалин дорогой шепнул ему, что Юзя, так пленившая его, вообще особа очень падкая на подарки… и что стоит тряхнуть казной… то… Хотя ту же фразу он сказал и Клюверсу, оставшись с ним наедине, но сибиряки были волки травленые, и в сердечных делах крайне необщительны. Оба они посулили барону большой магарыч, и поклялись ему ни слова не говорить друг другу в случае успеха.

Таким образом, как видит читатель, но что, пока было совершенно неизвестно никому, кроме красавицы Юзи, у неё, кроме относительно полного властелина капитана Цукато, сразу оказалось четыре поклонника: Клюверс, Зверобоев, Шведов и, наконец, если читатель не забыл его, молодой ученик капитана Андрюша Борщов. Выбор был велик и разнообразен.

* * *

В тот ясный день, но часом позже после описанного нами разговора отставного офицера Перепелкина с Дятлом в номере 73 трактира «Царьград». В том же трактире происходила следующая сцена: у столика в общей комнате, сидел человек с благообразной физиономией камердинера из порядочного дома и, читая «Петербургскую Газету», пил пиво. Это был Степан Ильич, слуга известного адвоката Голубцова, который, пользуясь свободой, за отъездом своего господина недели на две в Одессу, пришел скоротать вечер в излюбленный трактир. Он был приятельски знаком с «Дятлом», которого знал как мелкого фактора и комиссионера, часто, даже очень часто обделывавшего вместе с ним разные темные делишки.

Когда Дятел, переговорив с Перепелкиным, вышел в общую залу, первый человек, попавшийся ему на глаза, был Степан Ильич… Приятели поздоровались дружески, и через несколько минут, под шум и гром машины между ними завязался жаркий и интимный разговор. Видно было, что предложения «Дятла» были очень соблазнительны, но и риск, сопряженный с ними, крайне велик… Степан Ильич видимо колебался и трусил.

— Ну, что ты боишься, — настаивал Дятел… — Придет она со мной, позвоним, ты отопрешь, я спрошу: барин дома, говори дома, пожалуйте… а тем временем Василий Васильевич, общий благоприятель, в приемную выйдет, и с ней пять минут переговорит… Вот и все, и за то тебе… триста рублей чистогану, из рук в руки.

— Оно, так-то так. Да боязно… ну, а как наружу дело выйдет… барин вернется, доследует.

— Да ты, дурья голова, подумай, что доследовать-то? — денег от нее брать не будут, душить ее тоже, переговорить с ней только желает мой Василий Васильевич, вот и все…

— Что-то вы не доброе затеяли, со своим Василием Васильевичем… спутается со своими — беда…

— Мало ты на свете жил, видно, Степан Ильич, самое это пустое дело… Нужно Василию Васильевичу, с этой дамой переговорить по секрету, самому к ней ехать нельзя, к себе просить, не поедет… вот он и придумал… барина твоего нет… ты дома один… ключ завсегда при тебе… одно только твое непонятие и упорство мешают…

— Ну, и быть по-твоему — давай пятьсот…

Долго еще потолковали приятели, и, наконец, спелись… Решено было устроить это дельце завтра, часов в двенадцать.

За полчаса до назначенного срока, в квартиру присяжного поверенного Голубцова дозвонился, едва дошедший на костылях до площадки второго этажа, уже знакомый нам отставной офицер Перепелкин. Дверь быстро отворилась и его с низкими поклонами встретил Степан Ильич…

— Дятел был?.. — спросил вошедший.

— Утром заходил, узелок занес…

— Ну, и преотлично. Проводи, где можно переодеться.

Степан Ильич повел его в кабинет отсутствующего хозяина, и подал узелок, в котором находилась пара прекрасного статского платья. Стол был заперт, ценные безделушки со стола убраны очевидно, Степан Ильич, непокорыстовавшись на сумму, предложенную Перепелкиным через Дятла, не очень-то доверял своим знакомым.

— Ну, теперь ты можешь уйти, мне нужно переодеться, я не люблю, когда на меня смотрят…

Степан Ильич вышел с оттенком недоверия во взгляде… Он уже получил в задаток сто рублей, и соображал, что на такую сумму и стянуть-то теперь в кабинете нечего будет…

Едва он вышел, Перепелкин быстро подошел, все еще на костылях, к дверям, запер их на замок, и тогда только, вздохнув с облегченным видом, положил костыли на диван.

Странное дело, ни в движениях ног, ни в походке не чувствовался уже тот беспомощный калека, который своими стучащими костылями возбуждал всеобщую симпатию и сожаление. Он ходил по кабинету, словно никогда не прибегал к подобным орудиям, но услыхав раздавшийся в прихожей звонок, быстро осмотрел себя в зеркало, остался доволен осмотром, и сунув под бумаги, в корзину, сброшенный мундир, отворил дверь, и сел в кресло за письменным столом.

Через минуту на пороге появилась фигура Степана Ильича, а за ним виднелось красное лицо Дятла.

— Что вам угодно? — официальным тоном, громко, чтобы было слышно в соседней комнате, спросил переряженный и загримированный Перепелкин.

— Да вот, к вашему превосходительству, — начал, изумленный превращением, Степан Ильич, — просители, прикажете просить?..