Петербургские крокодилы

— Эх, вы сибирские!.. Все преступление да убийство… да, разве, нет возможности заставить исчезнуть ребенка, не убивая его, да разве на внуке Карзанова особые метки, что ли, есть, чтобы его могла признать хотя родная мать в другом платье, — ведь ему всего-то год два месяца!..

По мере того, как говорил Перепелкин, лицо Клюверса все прояснялось и прояснялось, хотя он и сознавал, что надо очень сильно поделиться с этим неизвестным человеком, но перспектива остаться, несмотря на такой жестокий удар, единственным наследником миллионов золотопромышленника, все-таки улыбалась ему. Но он хотел еще испытать Перепелкина.

— А если я откажусь? — вдруг храбро сказал он.

— Я пойду к другим заинтересованным лицам.

— То есть к самозваным наследникам? Вы же сами сказали, что от них наживы мало…

— Знаете, я думал, что вы только непрактичны, вы милостивый государь мой, просто наивны, — резко отчеканил офицер и пошел к дверям.

— Постойте… Куда вы?.. Я пошутил!.. Куда вы?..

— Я пришел говорить с вами о деле, а вы шутите, и я пойду к той, которая будет говорить о деле, и уже шутить не будет, особенно с вами…

— К кому же это, уж не к вашей ли пресловутой, фантастической, во крайне сомнительной, госпоже Карзановой, явившейся из тайги Сибири.

— Совершенно верно… я пойду к госпоже Карзановой, но не к той, о которой вы думаете… я иду к очень хорошо вам известной «Огненной женщине».

При этом имени Клюверс вспыхнул.

— Разве она здесь…

— Вчера приехала из Парижа… до свиданья!

Не успел Перепелкин договорить эти слова, как Клюверс был около него, и схватил за рукав…

— Одно слово, господин Перепелкин…

— Что вам угодно, господин Клюверс?..

— В принципе я согласен на ваше предложение, — быстро проговорил хозяин и подал руку гостю…

— Давно бы так… ну, а об условиях споемся…

— Конечно, конечно…

Начался интимный разговор.

* * *

Выйдя через час от Клюверса, Перепелкин нашел своего лихача у подъезда, и сунув швейцару, помогавшему ему усесться, рублевку, крикнул:

— По Невскому, к Адмиралтейству!

Лихач помчался. Но видно на половине дороги у Перепелкина переменилась идея, и он приказал лихачу ехать к знаменской гостинице.

Не спрашивая у швейцара ни слова, быстро, насколько позволяли костыли, поднялся он на первый этаж, и легонько стукнул в дверь одного из самых дорогих отделений.

На пороге тотчас появилась молоденькая и пикантная горничная.

— Дома барыня? — спросил офицер, словно являясь к старой знакомой…

Горничная окинула его незнакомую фигуру недоумевающим взглядом.

— Да вам кого угодно? — наконец спросила, она.

— Госпожу Карзанову, Марью Михайловну…

— А как прикажите доложить? — уже гораздо почтительнее продолжала она, — почувствовав в руке кредитную бумажку.

— Вот карточка, скажите барыне, что по важному делу.

Горничная взяла карточку и пошла доложить о посетителе. Марья Михайловна Карзанова, вдова младшего сына золотопромышленника, только что приехала из Парижа, не столько хлопотать о выделе своей части наследства, сколько затем, чтобы свести старые счеты с Клюверсом, который был её личным беспощадным врагом… Покойный Карзанов боготворил ее, и передал ей перед смертью не только всю свою движимость, но оставил, духовное завещание, по которому делал ее наследницей всего своего состояния. Хотя он был невыделенным сыном, но доля его вдовы из многомиллионного наследства должна была быть очень значительна, да кроме того, адвокат, которому она поручила свое дело, заявил ей, что так как, может быть, её муж скончался уже после смерти своего отца, то, в силу прав наследства, являясь с этой минуты его единственным наследником. Кроме частей матери и сестры, и оставив все свое имущество по завещанию своей жене, тем самым делал ее единственной законной наследницей Карзановских миллионов.

Все эти золотые грезы и предположения высказал ей, только за несколько минут перед тем, её поверенный, присяжный поверенный Холопко, умоляя ее спешить доставлением нужных документов, а главное точной выписки из церковных книг, о смерти старика Карзанова… Допуская даже то, что старик умер после сына, на её долю приходилась такая часть, что о ней стояло позаботиться.

Нервная, мстительная, вспыльчивая, вся поглощенная жаждой мести к Клюверсу, который разбил, погубил её жизнь еще раньше, в Петербурге. Потом, встретившись в Иркутске, заставил сыграть роль палача, над страстно влюбленным в нее молодым Карзановым — она только жила одной мыслью, одной мечтой мстить, мстить и мстить, и за себя, и за своего погибшего мужа, которого она безумно полюбила, когда уже спасти его было больше нельзя…

Она занимала теперь в Знаменской гостинице большое роскошное помещение, и проводив адвоката, предавалась размышлению о высказанных им планах.

— Деньги… деньги… они помогут мне отомстить… они дадут мне силу бороться с этим негодяем… с его колоссальным богатством… отнять у него это состояние сбросить его в ничтожество… О, как бы я была счастлива…

Марья Михайловна грезила и бредила наяву, когда к ней вошла камеристка и подала карточку Перепелкина.