Петербургские крокодилы

Когда, наконец, они доехали до квартиры, то камердинер, войдя за барином в кабинет, осторожно запер за собой двери, не говоря ни слова, снова стал на колени перед Ильей Васильевичем. Изумленный, пораженный этим приступом к делу, адвокат спешил успокоить своего слугу, но тот, не вставая с колен, и заливаясь слезами, шептал.

— Защитите, спасите, погиб… погиб… засудят!..

Долго, долго бился с ним растерянный, измученный хозяин и, наконец, добился от него сознания.

Сбиваясь, путаясь, истерически глотая целые слова, рассказал лакей всю сцену, которая за три дня была разыграна при его посредстве, в кабинете Голубцова. Степан не щадил себя, называя себя негодяем, подлецом, и только умолял адвоката спасти его, хорошо сознавая, что проделка с подложным адвокатом обнаружится, так как дело, по которому оно подготовлялось — миллионное, и заглохнуть не может.

Едва поняв мошеннический план неизвестных злодеев, Голубцов инстинктивно почувствовал, что тут дело далеко не так просто, как кажется. Имя Карзанова, два раза повторенное Степаном, невольно привело ему на память рассказы старика Алексеева о фантастических богатствах этого короля золотопромышленников. Из этих рассказов он знал, что колоссальное богатство Карзанова перешло по наследству к совершенно чужому человеку, что, все Карзановы перемерли. А тут со слов Степана, передавшего ему, почти с буквальной точностью, разговор Перепёлкина с приезжими сибиряками, он видел, что есть еще отрасль карзановского рода, но что на нее, как на законного наследника миллионов, начата правильная облава… Надо было спасти несчастных, во что бы то ни стало, тем более, что косвенно сам Голубцов был замешан в этом деле. Из слов Степана он уже знал, что вдова Карзанова приехала в Петербург с своим отцом, но под чужой, то есть, своей девичьей фамилией, адреса их Степан не слыхал, да его и не было сказано, говорили только про меблированные комнаты, и потому разыскать их через адресный стол было невозможно.

Не сказав ни слова утешения или надежды Степану, Илья Васильевич приказал ему в тот же вечер идти в свой «Царьград» и там стараться встретить или Дятла, или Перепелкина. Но Степан вновь поразил его ответом, что он каждый день ходил в «Царьград», но что ему сказали, что безногий капитан и Дятел, расплатившись за буфетом, простились, и, дав рубль на чай половому, просил говорить всем знакомым, которые будут их спрашивать, что они уехали в Москву.

Дело запутывалось. Илья Васильевич, нисколько не мешкая, переоделся и вышел из квартиры, прося Степана никому не говорить, что он вернулся. Через несколько минут он звонился у ворот небольшого деревянного домика на Выборгской стороне, и был введен старым подслеповатым дворником в чистую и просторную комнату, которая служила в одно и то же время и прихожей, и людской, и кухней.

Толстая, высокая, краснощекая кухарка богатырского склада, окинула входившего подозрительным взглядом, но едва узнала Голубцова, весело улыбнулась и бросилась снимать с него шубу.

— Дома? — коротко спросил ее вошедший.

— Пожалуйте, дома, дома. Куда ему… все дома сидит… пожалуйте, вчера вот все о вас еще спрашивал.

За дверью послышался старческий кашель, стуканье костыля, и на пороге, приоткрыв дверь, появился высокий, седой, сморщенный, как мумия, старик, с большим зеленым абажуром, надетым поверх огромных круглых очков.

Старый, донельзя затертый, поношенный халатишка прикрывал его тело, скорее костяк, так как у старика, вместо рук и ног, виднелись только обтянутые, словно пергаментом, кости.

Глава XVII Старый сыщик

— Кто там? Что угодно?.. — заговорил он хриплым голосом, но тоже, едва узнал Голубцова, быстро пошел к нему на встречу, со знаками живейшего удовольствия и радости…

— На силу-то, дорогой мой, голубчик мой, навестили меня старика, — крепко пожимая руку вошедшему, и вводя во вторую комнату, лепетал он старческим заплетающимся голосом, — садитесь, красавец мой, садитесь, ведь вы у меня гость редкий и желанный…

Илья Васильевич отвечал, насколько мог, на этот поток любезностей — любезностями, и когда старик немного поуспокоился, то уселся в свое широкое мягкое кресло, с высокой задинкой, переменился и тон разговора.

— Я к вам по делу, Филарет Захарович, и по делу весьма серьезному, — начал он, подсаживаясь ближе.

— А коли по делу, да еще по серьезному, так надо принять предосторожности, — шутливо молвил старик, и снова стукнув костылем, медленно встал, запер дверь в кухню, и спустил портьеры.

— Моя Акулина женщина примерная, да порой любопытна и болтлива, — добавил он, — а язык мой враг — ну-с, батенька — я вас слушаю, какое дело?

— Слыхали ли вы, Филарет Захарович, когда-нибудь фамилию Карзановых.

— Сибирских богачей, золотопромышленников — как не слыхать — а что, разве справочка нужна?

— Именно так, справочка…