Петербургские крокодилы

Вдруг раздался треск подъехавшей кареты, дверь внизу хлопнула, и на лестнице показались двое… Один был её — отец, другого она не узнала…

— А где же сын… где её Вася?

С этими словами кинулась она на шею отца, едва завидев старика, и повисла на нем, конвульсивно стиснув его в своих руках…

— Как, где сын… Он с тобой остался. Он здесь был! — отвечал встревоженный старик, недоумевая, и не подозревая роковой тайны.

— Здесь — со мной?! Ты его не брал? Его украли! Украли!! — диким, безумным криком вырвалось из груди молодой женщины, и она с нечеловеческой силой, как брошенная пружиной, в один прыжок, взбежала по лестнице, и кинулась в свою комнату.

Она искала сына под кроватью — в шкафу, в комоде, бегала из комнаты в комнату, и с рыданиями и дикими воплями ломилась в двери соседних номеров.

— Украли! Украли! Украли! — повторяла она на все тоны, спеша и задыхаясь, и затем, как сумасшедшая, кинулась в свою комнату.

— Найду, найду тебя, мой Вася, Вася!! Сын мой! Сын мой! Найду тебя, — и прежде, чем отец или Голубцов, приехавший со стариком, могли удержать ее, она бросилась к окну, ударом кулака выбила стекло и хотела выскочить на улицу. Голубцов кинулся, и во время задержал ее, она кусалась и царапалась. Старуха кухарка, пораженная этой сценой, рыдала в дверях, старик отец, сам обезумевший от горя, повалился как подкошенный в кресло, и судорожно вздрагивал.

Голубцову, при помощи кухарки, едва удалось удержать и уложить больную в постель, она билась и вырывалась опять броситься в окно.

Посланный, в карете Голубцова, кучер за доктором, быстро исполнил поручение, но прибывший врач, друг и товарищ адвоката, осмотрев Карзанову, сообщил несчастным свидетелям этой страшной драмы нерадостную весть.

Молодая женщина не вынесла стольких страшных потрясений — она сошла сума!

Часть вторая

Глава I

Бедно и убого было в полутемном «углу», занимаемом Саблиной, с дочерью, в пятом этаже дома Фитингофа. Хозяйка комнаты, вдова отставного фельдфебеля, Анфиса Ларионовна Одинцова, с утра начинала воркотню, за неаккуратную плату денег, и доводила несчастную Веру Васильевну, полубольную и крайне нервную женщину, просто до отчаяния… У бедной актрисы не было ни копейки. До получки с антрепренера несчастных 15 рублей оставалась еще неделя, да уж и из этой ничтожной суммы 7 рублей были забраны авансом во время её недавней болезни. Продать и заложить было уже нечего, а в довершение горя и старуха — хозяйка, обыкновенно довольно уживчивая и терпеливая, на этот раз, словно с ума сошла, кричала и грозила, что сейчас пойдет к мировому и будет требовать выдворения не платящих постояльцев.

Дело в том, что накануне, вечером, в то время, когда мать и дочь были на сцене, к Одинцовой зашел совершенно неизвестный ей довольно пожилой человек, расспросил про постояльцев и выразил свое удивление, как она до сих пор их держит, что они уже третий раз меняют квартиры, не платили ни разу, и что он сам понес за них большой убыток, отпустил в долг товар… что хозяин гонит его вон из лавки, и что он самый несчастный человек. Своим рассказом он так растрогал Одинцову, что та обещалась ни дня не держать больше Саблиных, и только сокрушалась, что её угол будет стоять пустым.

— Ну, этому горю пособить можно… брат мой из Твери приехал, у меня приткнулся и комнатку ищет, — ему самое подходящее, — вдруг заговорил посетитель, — а как, бабушка, плата? — Коли не дорого, с двух слов сойдемся.

— Да, вот, беру восемь рублей, да только одна слава, что беру, если все сосчитать, так в три месяца десять рублей с этих аспидов не выжала, право слово, попадись хороший постоялец, за семь рублей бы отдала.

— Вот и прекрасно, получайте, бабушка, за полмесяца вперед, — и посетитель положил перед Одинцовой три рубля и полтину мелочи… — только уговор, — чтобы их в три дня не было, а то деньги назад!..

— Изволь, изволь, не то что в три дня, завтра же выгоню, вот истинно, отец благодетель! Стану я такую шушеру терпеть, когда солидный постоялец навертывается — сгоню, непременно сгоню.

— И давно пора бы… что на них смотреть… вишь ты, благородные! Мировой их тоже не милует, а если на суде адвоката нужно будет, так вы мне только черкните, мигом доставлю, потому что я зол против них…

— Хорошо, батюшка, хорошо… напишу, только ты адресок-то запиши.

Посетитель вынул из кармана бумажку, на которой был отчетливо заранее написан его адрес и удалился, сопровождаемый поклонами и пожеланиями старухи… Надо ли говорить, что это был старший лакей и фактотум Франциски Карловны Шпигель, подосланный ею нарочно, чтобы довести отчаянное положение Саблиных до кризиса.

Все свершилось, как она рассчитала. Настроенная старуха Одинцова так сильно и долго приставала к несчастной Саблиной, что та не выдержала и бежала из дому к антрепренеру просить вперед… Но через час вернулась совершенно обескураженная… Она нашла и застала антрепренера в одном из модных ресторанов, в кружке красивых женщин, за роскошным завтраком… Антрепренер, сильно под хмельком, выслушал её просьбу, налил стакан шампанского и поднес ей.