Петербургские крокодилы

— Ну-с, батенька, теперь дайте посмотреть, что писать? — Просмотрев надпись на печати, Дмитриев стал быстро букву за буквой выцарапывать на копоти слова надписи, идущей вокруг печати. Минуты в три вся надпись была кончена, тогда он в несколько штрихов изобразил на средине копоти традиционную церковь, обыкновенно помещаемую на всех церковных печатях и, посмотревши на свет свою работу, промолвил.

— Готово, не угодно ли полюбоваться, — и подал стекло Паратову. Тот, в свою очередь, со вниманием, буква за буквой прочел ее и не мог удержаться от восклицания.

— Хорошо! Бесподобно, ты, Николай, истинный артист!! Молодец — что же теперь дальше?

— А вот, куда прикажете приложить, туда и приложим. Паратов подал одну из копий, только что сделанных Цукато. Дмитриев осмотрел и отметил место, слизнул его и приложив к мокрому месту накопченный кружок, сильно пригладил с другой стороны.

Когда он отнял стекло от бумаги, на стекле больше ничего не было, оно было совершенно чисто, на бумаге же виднелась отчетливая печать, которую было невозможно отличить от настоящей.

— Браво! Браво! Молодец!.. Выручил! — говорил Паратов.

— И что вы, батюшка, еще не все… а натиск-то где же… сейчас догадаются, что самодельная, а вот нет ли у вас копеечки медной, а то еще двугривенного… — Паратов додал монету. Гравер, взяв с кровати какую-то рваную ветошку, сложил ее вчетверо и расстелил на угол стола, потом положил на нее бумагу и закрыв монетой печать, сильным ударом кулака вдавил монету в бумагу.

— Вот теперь готово, батюшка, Василий Васильевич, — ни сучка, ни задоринки, это-то и есть мое последнее изобретение…

Василий Васильевич не слушал, ему надо было торопиться, и он, достав две синеньких, положил их перед Дмитриевым.

— Что вы? Это мне? Все мне? — заговорил тот, чуть не со слезами в голосе. Много будет, Василий Васильевич… не за что… ведь, я этак, пожалуй, сыночку-то полушубчик справлю, ей Богу, полушубчик справлю… Благодетель!

Но Василий Васильевич уже не слыхал его причитаний, он быстро сбежал с лестницы, и у ворот встретил младенца, через силу несущего отцу пару пива.

— А вот это тебе, на орехи, — сказал он — и сунул ему в руку мелочи…

— А пивца не хочет — пиво знатное? — переспросил его мальчик, удивленный, как это гость уходит от пива.

— Нет, не хочу!

— Ну, так я за тебя выпью? Можно?

— Пей, голубчик, пей на здоровье!

Глава VI «Гнездо Дятла»

Вечером, на другой день похищения ребенка Карзановой, в маленьком флигельке во дворе, на седьмой улице Песков, между Дятлом, только что возвратившимся откуда-то, и его достойной сообщницей происходило совещание.

Надо было на что-либо решиться… Перепелкин требовал, чтобы ребенок был отдан ему, для отправления в секретное, ему одному известное место, а между тем и самое дело, и весь риск преступления падал исключительно на одного Дятла, который не был ничем гарантирован в этом громадном деле. Хотя Дятел и свято верил в своего атамана, которого знавал еще гораздо раньше, но понимая, что Карзановское дело такого рода, что, благополучно окончив его, можно навсегда бросить рискованную деятельность и заняться более спокойным и выгодным трудом, хотел, во что бы то ни стало, определить сумму своего материального участия в деле и, потому, еще с утра, отправился к Перепелкину, зная, что он под фамилией Паратова живет преспокойно в Европейской гостинице… Его не было дома, вечером он зашел вторично, швейцар сказал ему, что № 7, то есть Паратов дома, а в номере его не оказалось. Эта странность, в связи с достоверным известием, что квартира Перепелкина была обыскана сыскным отделением, заставила и Дятла подумать о возможности непрошенного посещения полиции и в свой уголок, так как посещения хозяйки меблированных комнат, его квартиры, хотя редкие, могли быть замечены, и тогда прощай все!.. При одной мысли об этом Дятел весь побледнел, и сообщил свои опасения сообщнице…

Та, как женщина крайне энергичная, ни на минуту не задумалась, и предложила своему сожителю сразу переменить и местожительство, и спрятавшись по возможности далеко, ожидать дальнейших событий.

— Да, ведь, в том-то все мое горе, Василисушка, — сокрушался Дятел, — что ли кто у меня больно заметен, сразу заприметят — тогда аминь, пропали мы с тобой!

— Да тебя и в доме-то у меня разве одна кухарка видала, а насчет постреленка один ответ, сестрин, метрика-то ведь у тебя… Там поди, наведи справки-то!

— Оно так-то так, да как же без Василия Васильевича, он голова, а я что, я руки… без него пропадешь! Как раз вляпаешься, а ведь дело какое… Миллион!..

— А все потому, что ты дурак! — решила достойная сподвижница разбойника, — и почему это такая несправедливость, мне бы мужчиной быть, а тебе бабой — вот что!..

— Не переменишь, матушка, Василисушка, предел такой!.. Надо вот думать теперь, как нам дальше жить!

— Я уже надумала… Схожу я завтра поутру в Коломну, там, я знаю, у одной отставной капитанши углы сдаются, понедельно, а то и посуточно… Пока у неё пристроюсь с постреленком-то, а потом, что Бог даст…

— А потом, что?