Петербургские крокодилы

— А потом, пойду я к твоему Клюверсу, пусть со мной, бабой, по торгуется!.. Меня не проведет.

— А если он Василию Васильевичу выдаст, — тот не помилует.

— Слушай, ты рыжая образина, — в первый раз еще, чувствуя свое умственное превосходство, дозволила себе Василиса Петровна так третировать сожителя, — если ты своего Василия Васильевича боишься, так и иди к нему, авось он тебе сотню — другую отсыплет… Из милости!.. А, по-моему, толковать тут нечего — твое, собственное твое дело — и дело кровное… Тебе одному и вершить его… Клюверс человек богатый!.. За деньгами не постоит. Такой тебе куш отвалит, что и во сне не снилось…

— Да ведь документы то у него!

— Что же что у него, да ребенок то у нас, а без дитяти-то вся цена им грош!

— Оно так-то так, да как же Василий Васильевич?! Тогда мне и не жить, — убьет!

Сказав эту фразу, Дятел даже побледнел.

— Убьет, а у меня против этого средства есть… Дайте мне только к капитанше перебраться, сейчас я «по городской» в сыскное два слова: «Живет, мол, атаман Рубцов, он же Перепелкин, он же и Паратов, в «Европейской гостинице», № 7»… и заберут его, раба Божьего, и в каменный мешок…

— Не удержат его ни стены каменные, ни цепи железные… Уйдет и меня убьет!..

— Ну, пока еще убежит, а мы дельцо-то обварганим, денежки получай, да хоть на Кавказ, хоть за Кавказ хоть в Париж, — всюду дорога!

— Послушай, Василиса Петровна, погоди, дай мне еще раз толком переговорить с ним, может он и так от слов не отопрется…

— Все может быть, только смотри, чтобы он тебя в сыскное не подвел… Тогда капут!

— Ну, нет, хозяюшка, этому не бывать! У нас с ним счеты длинные, если начну я все выкладывать, так его не то что под простой, под военный суд упекут, да полвзвода солдат, простым манером — трах! И поминай раба Божия Василия, вот оно что!

— Ну, и ты хорош тоже!..

— Я-то?.. Я что?! Всегда я был подневольным, всегда я был в подручных… Атаман говорит: души! — душу! Атаман велит: Бей! Режь! Родного брата не пожалею!.. Честь у нас своя есть, честь разбойничья!..

— Эх, вы честные разбойнички, смешной вы народец! Кровь человечью пролить, словно шкалик выпить, а найти своей части, законной своей части у атамана требовать…

— Слушай, Василиса, ты атамана видала, когда?

— Сто раз видала…

— Ну, а во гневе тоже видала?

— Кажись, нет…

— Ну, и не приведи Господи видеть… Пойми ты, много на моей совести душ христианских, кажется ни живого, ни мертвого не испугаюсь, а скажи мне идти к Василию Васильевичу, когда он сердить, или перечить ему, не пойду… видит Бог, не пойду…

— Пусти меня — я даром что баба, меня не испугает!

— Пожалуй, иди, только… знаешь что… не ровен час… ты его знаешь… Дятел все еще колебался дать позволение, Василиса Петровна в свою очередь настаивала резко и энергично…

— Ну, хорошо, ступай, Василисушка, только тихо — прошу будь с ним обходительнее, не ровен час.

— За меня не бойся, а на всякий случай сделаем вот что… к капитанше я передумала, проследить могут, а лучше поеду-ка я с тобой, да с ребенком-то, на пароходе, что через Шлюсню [Шлиссельбург. — Прим. автора], в Ладогу к сестре, пароходы туда еще ходят… три раза в день. Приедем за два часа до отхода, ты садись с постреленком на пароход, а я на извозчика, да к атаману… Если что, я и виду не подам, и к тебе на пароход. Или дело покончим, или, уедем вместе, если же меня задержат, арестуют, что ли, ты не возвращайся, а марш в Ладогу, сдай постреленка, да назад, да прямо на свою квартиру.

Если будет спрос, ответ готов: — была, мол, сестра, уехала на родину, я провожать ездил, а я уже одна пристроюсь у капитанши, и буду тебя поджидать, а ты так и спрашивай: вдову солдатку Анфису Юрьевну…

— Министр ты у меня, Василисушка! — выслушав внимательно сообщницу, решил Дятел, и хотел обнять ее, но послышавшийся из другой комнаты писк и плач ребенка, заставил Василису идти унять его… Крик младенца мог навлечь подозрения…

Все было сделано так, как предложила хитрая женщина… На другой день утром, легковой извозчик свез их вместе с небольшим багажом на пристань Финляндского пароходства, и Василиса Петровна тотчас же, с пристани отправилась к Паратову.

Через полчаса, чинно выбритый лакей докладывал Василию Васильевичу, небрежно развалившемуся в креслах, в своем роскошном номере «Европейской гостиницы» о приходе какой-то женщины.

— Постой, любезный! Нет ли здесь ошибки? — заговорил он довольно озабоченным тоном, — я никакой дамы не жду!

— Ошибки никакой, она спрашивает господин Паратов, Василий Васильевич!.. — утвердительно заверял немец лакей.

— Странно!.. Однако проси, «удивляюсь, кто это может быть?» — думал чуть не вслух Паратов и с любопытством поглядывал на дверь, откуда должна была появиться посетительница.

При виде входящей Василисы Петровны, которую он уже никак не ждал видеть у себя, Паратов вздрогнул… Первое, что мелькнуло в его уме… уж не случилось ли какого несчастия? — и он быстро пошел к ней на встречу…

— Бога ради, что случилось?..

— Да ничего!.. Слава Богу, все здоровы и Петька, и Васенька… ах, какой славный младенец… Какой умный да спокойный!..