Пятая печать

– Мать честная, – мотнул головой дружище Бела и, подняв руки к воротнику рубашки, застегнул на ней верхнюю пуговицу.

– Я правильно понимаю, – снова заговорил Ковач, – что бывает такое, что Бог в человеке молчит?

– Представления не имею, – отвечал часовщик.

– Ну это же факт. Молчит, – сказал трактирщик.

– М-да… – вновь опустил взгляд на скатерть столяр.

– Ну и чего вы добьетесь, – спросил книжный агент, – чего вы достигнете? только вы не подумайте, будто у меня есть желание вникать в эту белиберду, но все же, чего вы добьетесь, если, допустим, кто-то скажет, что он не желает стать таким негодяем, как этот ваш деспот? Сказать скажет, а сам подумает: э, нет, да пошли вы куда подальше, других дураков найдите, чтобы дали себе глаза выкалывать и уши резать.

Дружище Бела расхохотался:

– Не соврешь – не проживешь, хотите сказать? Боженька – он все видит, хе-хе.

– Да неужто в этом подонке жив Бог, пусть даже молчащий? Да вы про какого Бога толкуете?

– А в вас что же, Он не молчит? – спросил фотограф.

– Во мне? – удивился Кирай.

– Да, в вас. В Томоцеусе Бог молчит, это факт. А в вас Он тоже не подает голоса, как вы считаете?

– Вот, вот. Именно, – закивал столяр.

– Что «именно»? Тут вообще не о Боге речь.

– А о чем же? – спросил фотограф.

Кирай пожал плечами и промолчал.

– Если вам больше нравится, называйте это порядочностью. Подходит? – предложил трактирщик.

– Да, конечно, – согласился Кесеи. – Ведь если о существовании Бога еще можно спорить, то порядочность-то уж точно есть. Не так ли?

– А если есть, – подхватил трактирщик, – то нам важно знать, какая это порядочность. Абы какая или настоящая?

– Так, истинно так, – закивал головой Ковач. – Абы какая или настоящая – вовсе не все равно.

В этот момент дверь распахнулась, и под тихий звон колокольчика вошел человек в нилашистской[5] форме, за которым проследовал еще один. Первый был высокого роста, лет тридцати, с умным, можно сказать изящным, даже аристократическим лицом и спокойным, самоуверенным взглядом.

Другой, широкоплечий под стать первому, был нескладен и походил на грузчика или вообще на человека тяжелого физического труда.

Хозяин трактира поднялся и одернул на себе передник. Затем задвинул свой стул и направился к стойке.

– Стойкость! Да здравствует Салаши![6] – выкрикнул приветствие грузчик и выбросил вверх руку.

Его спутник чуть вскинул руку коротким и небрежным жестом, еле заметно кивнул головой и, на ходу стягивая перчатки, направился к стойке. По очереди высвободив каждый палец, он стянул перчатки, снял головной убор, слегка пригладил волосы и улыбнулся хозяину.

– Добрый вечер! – Потом бросил взгляд в сторону стола: – Кто счастлив нынче? Тот, кто сыт. – И, улыбаясь, закончил: – И в теплой комнате сидит[7].

– Истинно так. Что прикажете? – спросил хозяин трактира и, обмахнув жестяную поверхность стойки, повторил: – К вашим услугам!

Нилашист непринужденно кивнул своему спутнику:

– Прошу! Что будете пить?

– Палинка есть? – спросил грузчик.

– Палинка? – осекся трактирщик, бросив взгляд куда-то в угол, за стойку.

– Не извольте тревожиться, – с улыбкой кивнул нилашист, – мой друг выпьет зажмурившись.

– Видите ли, – начал хозяин, собираясь сказать, что палинку ведь продавать запрещено. Но нилашист не дал ему договорить.

– Налейте ему сто грамм. Этого хватит? – спросил он у спутника.

Грузчик обтер рукой губы.

– В самый раз. – Он расхохотался. Но, тотчас спохватившись, вытянулся по форме: – Премного благодарен! И, зыркнув в сторону трактирщика, бросил: – Ну, давай же!

Тот, отмерив порцию палинки, спросил:

– А вам? Вы что прикажете?

Улыбка сползла с лица нилашиста, он пристально посмотрел на хозяина и рассмеялся:

– Спасибо. Вы очень любезны, но я обойдусь.

Второй поднял стопку:

– За победу!

Нилашист кивнул и переложил перчатки в другую руку.

– Ух ты, мать честная, – крякнул грузчик. – Откуда такое добро?

– Еще стопку? – спросил второй.

– Чистый огонь, – продолжал восхищаться грузчик.

– Налейте ему еще.

Хозяин трактира, передавая палинку, поинтересовался:

– А может, хотя бы вина?

– Благодарствую! Право слово, вы очень любезны. – Он огляделся по сторонам: – Уютное у вас заведение. – И провернулся к стойке: – А вы, стало быть, тут хозяин?

– Он самый, – подтвердил трактирщик.

– Это дело хорошее, – одобрил нилашист и посмотрел на часы. – Славное, скажу я вам, дело.

– А уж палинка – просто класс. Давно такой не отведывал, – сказал грузчик, ставя стопку на стойку. – Ты, должно быть, проныра, коли умеешь такую добыть.

Старший нилашист оторвал взгляд от часов и холодно посмотрел на спутника.

– Что вы хотели сказать, не понял? – просил он у здоровяка.

– Да это я так, ничего особенного, – начал было оправдываться грузчик, но осекся, крякнул и вытянулся, смущенно моргая.

Нилашист повернулся к хозяину:

– Прошу прощения, сколько с меня?

– Один пенгё двадцать филлеров, – ответил тот.

Здоровяк полез за бумажником – большим, коричневым, раздувшимся от сотенных купюр.

– Я сам, с вашего позволения.

Старший нилашист вынул из кармана мелочь и положил на стойку:

– Благодарствуем.