Читаем Пятая печать полностью

Ковач смущенно забормотал:

– Ну как вам сказать… не то чтобы я… но понимаете… тут такой вопрос… дело нешуточное, как я уже говорил… а вы вот поторопились с ответом…

– Короче, вы сомневаетесь в моей искренности?

– Ну нет, этого я не говорил.

– Так, – сказал фотограф. – Мне все понятно.

У стола снова появился дружище Бела.

– И вы тоже сомневаетесь в правдивости моих слов? – обратился к нему Кесеи. – Тоже не верите, что я выбрал порядочность?

– А вы уже выбрали?

– Да. И выбрал порядочность. Я хочу стать Дюдю.

Хозяин трактира почесал в затылке:

– Н-да, уж очень трудное это дело, сударь… такое решение.

– Вы верите мне или не верите?

Трактирщик окинул вопрошающего взглядом:

– Вам разве не все равно, верю я или нет? Вам это важно или то, что вы выбрали? Чего вы еще хотите?

– Нет, вы ответьте! Верите или не верите? – снова топнул Кесеи своей деревяшкой в пол. Лицо его было смертельно бледным.

– Послушайте, – сказал, чуть помедлив, дружище Бела. – Во-первых, придите в себя и охолоните. А во-вторых, я не могу никого судить, я ведь трактирщик, а не батюшка.

– Одним словом, вы не желаете отвечать мне прямо и по-мужски – как есть?

Трактирщик склонил голову набок и тихо сказал:

– Я вас не обижал, гость мой любезный, так уж и вы не обижайте меня. И в-третьих, знаете ли, кто уверен в себе, не кричит. А заодно уж скажу вам еще, что из человека невыдержанного, нервного – вот как вы сейчас, – не получится хорошего Дюдю! Для этого надо быть таким, как…

Не зная, чем закончить, хозяин трактира замолк. Подошел к фотографу, взял из рук Кирая пальто.

– Не стоит, сударь, спорить из-за такой глупой игры, уж поверьте мне, – сказал он и, раскинув пальто, подал его фотографу.

Кесеи стоял не двигаясь. Потом он закрыл глаза.

– Я понял… Я все, все понял.

– Одевайтесь, пожалуйста, – вежливо произнес дружище Бела. – Уж и не знаю, господин Дюрица, за каким лешим вы вечно выдумываете такие глупости?

Кесеи надел пальто.

– Спасибо, – еле слышно сказал он. И, снова закрыв глаза, добавил: – И простите меня.

– Ну что вы, чего там. Это я прошу извинения, – сказал трактирщик и отодвинул стул, освобождая фотографу дорогу.

– Выпито вино до дна, значит, на покой пора! – продекламировал Кирай, подкинув вверх портфель. – Вот где истина, господа. Тут она, в этом портфеле, дьявол ее побери.

– Только не забудьте нашпиговать ее чесноком, – напутствовал его хозяин трактира.

– Хотите, скажу, сколько вы понимаете в приготовлении грудинки, дружище Бела? Ни вот столько! – Кирай показал кончик пальца.

– Это верно, – отвечал трактирщик. – Ну а что полагается тому, кто в нем знает толк?

Фотограф надел шляпу.

– Спасибо за доброе вино, хозяин!

– Не стоит. Мне было очень приятно.

Кесеи обвел взглядом компанию – глаза были черные, глубоко посаженные, окруженные синевой.

– Я бы только вот что еще хотел сказать. – Кесеи поднял вверх руку. – Неужто и правда мы все таковы, что не верим в добро?

– Наверное, так и есть, – отозвался замешкавшийся у стола хозяин, – при такой-то жизни.

– Который час, мастер Дюрица? – спросил Кирай.

Дюрица посмотрел на часы:

– Десятый доходит, без четверти.

Некоторое время Кесеи молча смотрел на них. Затем направился к двери. Странной походкой, прихрамывая и постукивая протезом, он прошел к выходу, поднялся на ступеньку, что вела наружу и, уже взявшись за ручку, обернулся:

– Я вам так скажу. – Он обвел глазами всю компанию. – Я вам скажу, что мы недостойны самих себя, если не можем принять себя такими, какие мы есть.

Он не заметил, как приотворил дверь.

– Поаккуратней! – с криком бросился к выходу дружище Бела. – Маскировка! Еще накличете на нас беду.

– Спокойной ночи, – сказал фотограф и, выйдя, затворил за собой дверь.

Хозяин еще раз покрепче захлопнул ее за ушедшим, обернулся и, подбоченившись, объявил:

– Между нами говоря, господин Дюрица, вы – редкостная скотина.

– Согласен, – подхватил Кирай, злорадно глядя на часовщика.

Дюрица пожал плечами:

– Пусть так. А теперь всем доброго здоровья и спокойной ночи. Завтра я принесу вам ваши часы, дружище Бела.

– Вот бы хорошо, – сказал хозяин трактира. – Значит, до завтрашнего видерзейна, любезные господа.

Ковач вышел последним и, уже оказавшись на улице, обратился к Дюрице:

– Я бы еще хотел спросить у вас кое-что. Если позволите.

– Да, пожалуйста.

– А что, если я воскресну… В общем, если бы так случилось, как мы говорили, и если бы я воскрес в том или другом обличье, я бы помнил, что мы говорили здесь и что это я самолично выбрал, кем из двоих мне стать?

– Нет, – ответил Дюрица. – Вы уже ни о чем бы не помнили.

– Гм… – пробормотал Ковач и протянул на прощанье руку: – Ну что же, спокойной вам ночи.

– Целую ручки супруге, – сказал книжный агент.

– Я тоже, – сказал часовщик.

– Так, значит, до завтра? – спросил столяр.

– В обычное время, – ответил Кирай. – Не так ли, господин часовщик?

– Непременно буду, – сказал Дюрица.

Кирай и Дюрица пошли налево, Ковач – направо.

3

Перейти на страницу:

Похожие книги

Калгари 88. Том 5
Калгари 88. Том 5

Март 1986 года. 14-летняя фигуристка Людмила Хмельницкая только что стала чемпионкой Свердловской области и кандидатом в мастера спорта. Настаёт испытание медными трубами — талантливую девушку, ставшую героиней чемпионата, все хотят видеть и слышать. А ведь нужно упорно тренироваться — всего через три недели гораздо более значимое соревнование — Первенство СССР среди юниоров, где нужно опять, стиснув зубы, превозмогать себя. А соперницы ещё более грозные, из титулованных клубов ЦСКА, Динамо и Спартак, за которыми поддержка советской армии, госбезопасности, МВД и профсоюзов. Получится ли юной провинциальной фигуристке навязать бой спортсменкам из именитых клубов, и поможет ли ей в этом Борис Николаевич Ельцин, для которого противостояние Свердловска и Москвы становится идеей фикс? Об этом мы узнаем на страницах пятого тома увлекательного спортивного романа "Калгари-88".

Arladaar

Проза
Камень и боль
Камень и боль

Микеланджело Буонарроти — один из величайших людей Возрождения. Вот что писал современник о его рождении: "И обратил милосердно Всеблагой повелитель небес свои взоры на землю и увидел людей, тщетно подражающих величию природы, и самомнение их — еще более далекое от истины, чем потемки от света. И соизволил, спасая от подобных заблуждений, послать на землю гения, способного решительно во всех искусствах".Но Микеланджело суждено было появиться на свет в жестокий век. И неизвестно, от чего он испытывал большую боль. От мук творчества, когда под его резцом оживал камень, или от царивших вокруг него преступлений сильных мира сего, о которых он написал: "Когда царят позор и преступленье,/ Не чувствовать, не видеть — облегченье".Карел Шульц — чешский писатель и поэт, оставивший в наследие читателям стихи, рассказы, либретто, произведения по мотивом фольклора и главное своё произведение — исторический роман "Камень и боль". Произведение состоит из двух частей: первая книга "В садах медицейских" была издана в 1942, вторая — "Папская месса" — в 1943, уже после смерти писателя. Роман остался неоконченным, но та работа, которую успел проделать Шульц представляет собой огромную ценность и интерес для всех, кто хочет узнать больше о жизни и творчестве Микеланджело Буонарроти.

Карел Шульц

Проза / Историческая проза / Проза