Пятая печать

Грузчик, еще подержав к руке свой бумажник, сунул его обратно в карман, а нилашист, натягивая на руки перчатки, спросил как бы между делом:

– Дом, что слева от вас, кажется, 17/b, не так ли?

– Да, – ответил хозяин трактира. – А наш дом – семнадцатый.

Перчатки были надеты. Стоявший рядом грузчик переступил с ноги на ногу и передвинул кобуру револьвера на живот.

– С вашей стороны, – сказал старший нилашист, – было большой любезностью угостить нас замечательной палинкой.

– К вашим услугам, – ответил хозяин трактира.

– Доброй ночи!

Грузчик вскинул в приветствии руку:

– Стойкость! Да здравствует Салаши!

– Доброй ночи, – ответил хозяин.

Нилашист кивнул головой в сторону компании. Потом сделал знак своему напарнику:

– Ну, пошли! – И показал на дверь.

Когда они удалились, трактирщик еще раз вытер стойку, потом вернулся к столу. Сел, стал прикуривать сигарету. Сперва, поверх спички, он посмотрел на Дюрицу, потом – на Швунга. И наконец, бросив спичку, повернулся к фотографу:

– Выпьете еще что-нибудь?

– Сволочи, – сказал Дюрица.

Дружище Бела повторил свой вопрос:

– Так как, не прикажете?

– Нет, нет, спасибо, – ответил Кесеи.

– Он спрашивал про 17/b? – тихо осведомился Ковач. – Я правильно понял?

– Да, – подтвердил трактирщик.

Ковач посмотрел на книжного агента, потом – на фотографа:

– Ну, раз так, пора бы и нам по домам.

– Будем здоровы! – сказал хозяин.

– До завтра! – сказал Кирай, поднимая стакан.

Фотограф обратился к Дюрице:

– Простите, но ведь мы так и не закончили наш разговор.

– Ну, снова-здорово, – отозвался книжный агент. – Вы все про то же? С ума можно сойти.

– Видите ли, – сказал фотограф, – дело в том, что я мог бы ответить на ваш вопрос.

– Неужели? – удивился часовщик, тяжело поднимаясь со стула и направляясь к вешалке, чтобы отыскать свое пальто.

– О да, к тому же, как вы могли заметить по сегодняшнему разговору, я имею твердое мнение обо всем, что происходит в мире.

– Ах, вот как, – сказал часовщик. – Но это же превосходное качество.

– Разумеется. И поэтому, я полагаю, не будет неожиданностью, если я отвечу «да».

– Что значит «да»? – спросил Дюрица, сняв с вешалки пальто и шляпу.

– Да. Я выбрал Дюдю. Несчастного раба то есть, – ответил фотограф и вспыхнул так, как еще ни разу. Он сидел за столом один. Остальные, поднявшись, уже одевались.

– Дюдю, – повторил фотограф.

Часовщик посмотрел на него. Потом, сняв с вешалки пальто книжного агента, сказал:

– Вот ваше пальто, господин Кирай.

– Спасибо, сударь, – поблагодарил Кирай.

Ковач стоял, сунув руки в карманы, и молча смотрел на фотографа.

– Да ну ее к дьяволу, эту чушь, – вмешался хозяин трактира.

Но Ковач спросил у Кесеи:

– Вы действительно сделали такой выбор?

Тот кивнул, не спуская глаз с Дюрицы:

– Таков мой выбор.

Дюрица повесил зонтик на руку.

– Это ложь. Вранье, – сказал он.

Лицо Кесеи побледнело.

– Что? Простите, как вы сказали?

– Я сказал, что вы лжете, – повторил Дюрица и повернулся к хозяину трактира: – Ну что же, все по домам, дружище Бела? – Прижимая пальто к животу, он протиснулся между столом и стенкой.

Фотограф поднялся со стула.

– Но позвольте, господин Дюрица, – пробормотал Кирай.

– Это я-то лгу? – побледнев, прерывающимся голосом проговорил фотограф.

– Да, лжете, – еще раз повторил Дюрица.

– Это я лгу? – вцепившись пальцами в край стола, фальцетом выкрикнул Кесеи.

– Не обращайте внимания, – сказал книжный агент и, поспешно пройдя к вешалке, отнес фотографу его пальто.

– Как же это вы не подумали, прежде чем говорить такое. Ох, накажет вас Господь Бог, – с укоризной глянул он на часовщика и неодобрительно покачал головой.

Но Дюрица как ни в чем не бывало поправил на шее шарф и водрузил на голову шляпу.

– Расходимся, господа?

Дружище Бела уже собрал стаканы и направлялся с ними к стойке.

По-видимому, о чем-то задумавшись, он ничего не слышал из того, что происходило у стола. Неподалеку от стойки он остановился и посмотрел на дверь.

– Сдается мне, тот еще негодяй, – пробормотал он, качая головой. – Нутром чую: отъявленный негодяй.

Кесеи вышел из-за стола.

– Такого мне еще никто не говорил.

– А я говорю, – произнес Дюрица. – Да вы, господин Кесеи, не принимайте это близко к сердцу. Ну солгали, с кем не бывает.

– Мне сдается, – заговорил Ковач, – что господин Дюрица, пожалуй, слегка через край хватил, но сердиться на это не следует. Он человек неплохой, хотя и с причудами. Уж можете нам поверить, мы его знаем. И кстати, как бы это сказать?.. Мне кажется, что вы сделали очень смелое заявление, господин Кесеи.

Он оглянулся на остальных.

– Но это правда! – топнул в пол своей деревяшкой фотограф. – Это глас моей совести, веление сердца, в конце концов, довод разума.

– Разумеется, мы вам верим, – успокоил его Кирай. – Отчего бы нам сомневаться в правдивости ваших слов? Вы, несомненно, как думаете, так и говорите, ведь это же совершенно естественно.

Он собирался подать фотографу его пальто, но тот неожиданно повернулся к Дюрице:

– Сию же минуту возьмите свои слова обратно.

Дюрица перевесил зонтик на другую руку.

– Вы идете, Ковач?

Кесеи перевел взгляд на Ковача:

– Вы тоже не верите мне, господин Ковач?