Пятая печать

– Никогда бы не поверил, что можно так обращаться с людьми. Где же законы? Где наши права? Что это вообще такое? Первобытные времена? Звериное царство? Что это? Пусть кто-нибудь скажет, что это и как такое возможно.

Ковач стоял напротив трактирщика. Задрав голову, он опирался затылком о стену. Губы у него вздулись, волосы прилипли ко лбу. Время от времени он подносил к лицу руку и ощупывал рот.

– И это двадцатый век, – продолжал Кирай. – Это не мир для людей. Это вообще не мир – это какая-то жуть, кошмар, сущий ад.

Он ковылял с трудом, волоча одну ногу. Вдруг, подпрыгивая и спотыкаясь, он бросился к двери и принялся колотить в нее кулаками:

– Откройте! Сию же минуту откройте!!! Бандиты! Изверги!

– Отойдите от двери и замолчите. – Дюрица подошел к нему, обхватил за плечи и оттащил прочь. – Постарайтесь взять себя в руки. Не теряйте голову, иначе вам ничто не поможет. Успокойтесь, Лацика.

– Что мы за люди, – продолжал кричать Кирай. – Это ужасно. Боже праведный, что происходит? Что это? Скажите мне!

Он закрыл лицо руками и заковылял к стене.

– Это чудовищно.

Дюрица постоял рядом с Кираем, положив руку ему на плечо, потом отошел и опять прислонился к окну. В помещении слышались только негромкие, подавленные вздохи Кирая. Дюрица обвел глазами своих товарищей и, остановив взгляд на Коваче, спросил:

– Мастер Ковач! Попробуйте вспомнить. Вам не говорили, за что нас взяли?

Столяр покачал головой и потрогал губы:

– Сказали… что моя жена… потаскуха…

И заплакал. Сначала, пытаясь взять себя в руки, он несколько раз по-детски всхлипнул, а потом зарыдал навзрыд:

– Потаскуха… последняя потаскуха…Это они про мою жену…

– А не говорили чего-нибудь о том, почему нас сюда привезли?

– Не знаю… Не знаю… Моя жена… потаскуха… вот что они говорили.

Плечи его сотрясали рыдания, распухшие губы дрожали.

Кирай внезапно выпрямился, отошел от стены и остановился посередине комнаты. Зрачки у него расширились, он долго смотрел прямо перед собой, потом сделал несколько шагов и, снова остановившись, немигающим странным взглядом уставился на Дюрицу.

– Господин Дюрица, – изменившимся голосом произнес он. Слова его звучали с ледяной монотонностью, в глазах застыло изумление. – Господин Дюрица.

– Да, – отозвался часовщик.

В глазах книжного агента застыл ужас.

– Невозможно жить в таком мире, – еле слышно проговорил он.

Кирай медленно, словно непроизвольно, поднял руку и выставил перед собой указательный палец:

– Невозможно жить в таком обществе.

Трактирщик шевельнулся на полу и произнес:

– Вот черт! Никак догадался?

Кирай, по-прежнему в ужасе тараща глаза и выставив указательный палец, подошел к нему:

– Дружище Бела! Разве можно жить в таком мире?

Он впился взглядом в хозяина трактира, потом неожиданно обернулся:

– Мастер Ковач! Вы понимаете, о чем я? Невозможно жить!

Слегка наклонившись вперед, он неподвижно смотрел в лицо столяра, потом распрямил спину и ринулся к двери. Барабаня в нее кулаками, он кричал:

– Бандиты! Мерзавцы! Откройте дверь!

Удары его постепенно ослабевали, и, наконец обхватив голову руками, Кирай припал к двери и больше не произнес ни слова.

Дюрица подошел к трактирщику:

– Ну как, Белушка? Как вы себя чувствуете?

– Худо мне. Скажите этому книгоноше – не видать ему больше белого света.

– Сильно болит голова?

– Да все у меня болит.

Он повернул голову к Дюрице:

– Ну что, часовых дел ломастер? Жалко с жизнью-то расставаться?

– Сами знаете, Белушка, жизнь одна, – ответил Дюрица. – Хотите, я помогу вам сесть? Тогда кровь не будет приливать к голове.

– А ну ее к черту! – сказал трактирщик. – Лучше оттащите от двери этого книгоношу. Чего он там ждет? Мессию или трамвай? Зачем он торчит там? Боится, трамвай уйдет без него? Эй, вы слышите, отойдите оттуда!

Кирай обернулся и заковылял к ним. Остановившись возле Дюрицы, он уставился в пол. И спокойно проговорил:

– Господин Дюрица.

– Да.

– А вдруг нас вообще не выпустят? Может такое быть?

Трактирщик закрыл глаза:

– Не будьте таким ребенком, Лацика. Мы все здесь подохнем.

Кирай по-прежнему смотрел себе под ноги:

– Вы уверены?

– На все сто, – ответил трактирщик. – Уверен так же твердо, как и в том, что в грудинку не следует класть салями.

– Господин Дюрица… – снова позвал книжный агент.

– Да, – поднял на него глаза Дюрица.

– Вы верите, что существует кара?

– Нет, – сказал часовщик. – Ни кары, ни вознаграждения, ничего.

– Вы уверены?

– Уверен. Ничего этого нет.

– Заблуждаетесь, – возразил Кирай. – Все есть. И вознаграждение, и кара.

– Возможно, – ответил Дюрица.

– Я знаю, что есть, – повторил Кирай.

Трактирщик привстал на локте и, опустив голову, закашлялся.

– В таком… случае… – заговорил он прерывающимся голосом, – в таком случае… вас… теперь… Бог карает… за то, что обманывали клиентов.

Он повалился навзничь.

– Значит, боитесь за свою жизнь, господин часовщик?

– Боюсь, – сказал Дюрица.

– Это плохо. Послушайте, господин Кирай. Вы еще сможете вернуться домой, если очень захотите. Честное слово, я не шучу.

Заплывшими глазами трактирщик посмотрел на Кирая: