Пятая печать

Их провели по коридору. Холл освещался свисающей с потолка очень яркой лампой. Посередине холла, вблизи лампы, на пропущенной через блок веревке за связанные за спиной руки был подвешен мужчина, его ноги касались пола лишь кончиками пальцев. Он был обнажен до пояса, весь в крови, грудь в ранах, усеянное кровоподтеками лицо жутко распухло, по голому черепу из множества ссадин сочилась кровь; потрескавшаяся кожа головы напоминала шкуру свиньи, после того как ее опалят. Он молча мотал головой, изо рта его шла кровавая пена, и через равные промежутки времени, в такт движениям головы, из груди вырывался клокочущий хрип.

– А вот и наш Санта-Клаус, – показал Мацак на подвешенного.

Он подошел и кулаком приподнял за подбородок его опущенную голову.

– Что, детка, пыхтим еще?

И кивнул на четверых приятелей:

– Гляди-ка, кого к тебе дядя привел.

Он опустил кулак, и голова мужчины снова упала на грудь. И вновь начала мерно покачиваться вправо – влево, вправо – влево, и вновь из груди вырвались клокочущие стоны, которые не складывались в слова.

– Вот, полюбуйтесь, – сказал Мацак. – Только не так, детки. Встаньте-ка в ряд, как полагается воспитанным мальчикам. Вот так, молодцы, оказывается, умеете себя хорошо вести.

На противоположной стороне прихожей виднелась лестница с резными столбиками. Послышался скрип деревянных ступеней и звук шагов. Сначала показался низкорослый блондин, за ним спускался человек в штатском, аккуратно причесанный, легко и непринужденно шагающий по ступенькам. Уже внизу он обратился к блондину:

– Встаньте напротив них.

Он прошел совсем близко от подвешенного мужчины. Оба охранника вытянулись и замерли.

Штатский остановился в четырех-пяти шагах от четверки, чуть в стороне, чтобы не заслонять висящего человека.

– Всем смотреть! – выкрикнул нилашист с засученными рукавами.

Штатский взглянул на него:

– Только без крика, пожалуйста. В этом нет никакой нужды. Ведите себя прилично, вы не в кабаке.

Он бросил беглый взгляд на четверку задержанных:

– Перед нами разумные люди, они поймут вас, даже если вы будете говорить спокойно. – Он выдержал паузу и кивнул: – Доброе утро!

Дюрица стоял молча, лицо напряжено, глаза закрыты. Остальные тоже не шелохнулись, только Кирай откашлялся и, заглядывая в глаза штатскому, хрипло ответил:

– Доброе утро!

Штатский улыбнулся и кивнул Кираю. Потом взглянул на часы:

– Я думаю, вам пора по домам. К сожалению, вас продержали вдали от семей дольше, чем следовало. Точного представления о правомерности вашего задержания мне составить пока не удалось. А также остается неясной обоснованность тех расхождений во мнениях, которые возникли в вечерние часы между вами и несколькими моими сотрудниками.

Он перевел взгляд на Ковача:

– Во всяком случае, утверждение, что ваша жена потаскуха, на мой взгляд, не отвечает действительности. Никто не может утверждать того, в чем лично не убедился. Это недопустимо ни с точки зрения ответственного мышления, ни с точки зрения фактов. Что касается вас, то хотелось бы, чтобы вы понимали: человеку вообще свойственно заблуждаться и делать ошибки, и никто из нас не застрахован от этого. Постарайтесь забыть этот эпизод. Не хотелось бы, чтобы у вас остался неприятный осадок от всего, что произошло здесь с вами со вчерашнего вечера. Я понимаю, конечно, что такое забыть нелегко, ведь, в конце концов, человек рождается свободным и наделен чувством достоинства. И нарушение своих прав переживает особенно тяжело. Но что поделаешь? Все мы – рабы обстоятельств, которые складываются не по нашей воле и влиять на которые мы не в силах. Каждый из нас словно утлый челн в бушующем море. Что мы можем? Молчать и мириться с тем, чего нельзя изменить. Может ли кто-то дать лучший совет простому человеку, чьи желания сводятся к тому, чтобы содержать семью, выпивать свой стакан вина или шпритцера, ходить иногда в кино и жить в мире и спокойствии? Пожалуй, никто не может. Да и вообще, нужен ли вам такой совет? Вы все – люди взрослые, независимые и ответственные, способные думать собственной головой. С одной стороны, есть вы с вашим ответственным отношением к жизни, а с другой – законы, гарантирующие гражданам свободу, дабы каждый мог сам решить, как он желает свою жизнь устроить, каким нравственным нормам следовать. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что все вы без исключения действительно хотите просто жить в мире и спокойствии.

Он окинул их взглядом. Трактирщик, заложив руки за спину, смотрел в пол. Кирай стоял, склонив голову набок и часто моргая, лицо его покрывала бледность. Ковач, приложив ладонь к губам, смотрел на человека в штатском. Дюрица не сводил глаз с подвешенного.

Человек в штатском кивнул в сторону блондина: