Пятнадцатилетний капитан

Начальник каравана, тот самый араб Ибн-Хамис, который накануне вмешался в столкновенье Дика с хавильдаром, зорко следил за своим стадом. Он то пропускал колонну вперед, то вновь становился во главе ее. Ибн-Хамиса и его помощников мало занимали страдания носильщиков, но они не могли не считаться со «своими» людьми; всё время то солдаты вымогали увеличения пайка, то требовали более частых остановок. На этой почве часто возникали споры. Хавильдары вымещали свою злобу на несчастных невольниках. Всю дорогу не смолкал ропот солдат и носильщиков, угрозы и брань хавильдаров, крики истязуемых невольников. Шагавшие в последних рядах ступали по земле, орошенной кровью идущих впереди…

Дику так и не удавалось переговорить со своими товарищами, потому что их вели под усиленным конвоем в первых рядах каравана. Они шли гуськом, пара за парой, отделенные друг от друга рогатинами, не позволяющими шевельнуть головой.

Бичи надсмотрщиков полосовали их спины так же часто, как спины и всех остальных несчастных.

Бат, в паре с отцом, шел впереди, осторожно ступая, чтобы не тряхнуть рогатиной и не причинить боли Тому. Время от времени, когда хавильдар не мог слышать его, он шопотом старался ободрить старика. Когда он замечал, что Том устал, он старался замедлить шаг. Бедный малый даже не мог повернуться назад и посмотреть на отца. У Тома было хоть то утешение, что он видел сына, но часто старику приходилось горько расплачиваться за эту радость: он видел, как бич надсмотрщика оставляет кровавые полосы на спине Бата, и это было больнее, чем если бы наказывали его самого.

Актеон и Остин следовали за ними в нескольких шагах. Они были скованы так же, как Том и Бат, и подвергались таким же истязаниям. Как завидовали они Геркулесу: какие бы опасности ни угрожали ему в этих диких местах, он был свободен и мог бороться за свою жизнь!

В первые же минуты плена старый Том поведал своим товарищам горькую правду. С глубоким изумлением узнали Бат, Остин и Актеон, что они находятся в Африке, что они не должны рассчитывать ни на какое снисхождение со стороны людей, к которым попали в плен, и что Гэррис и Негоро — изменники и сообщники работорговцев.

Со старой Нан обращались не лучше, чем с остальными пленными. Она шагала в середине каравана, в группе невольниц-женщин. Ее сковали одной цепью с молодой матерью, у которой было двое детей — грудной младенец и мальчик трех лет, едва научившийся ходить. Нан взяла на свое попечение этого мальчика. Мать не посмела даже поблагодарить ее и только подняла на Нан глаза, в которых блестели слезы. Ребенок не поспевал за взрослыми, и длинный переход наверняка убил бы его. Нан взяла его на руки. Это была тяжелая ноша для старухи, и она боялась, что сил ее хватит ненадолго.

Нан несла маленького негритенка и думала о Джеке. Она представляла себе мальчика на руках у матери. Каково-то ей, бедняжке!.. Джек похудел за время болезни, но всё же слабенькой миссис Уэлдон было наверно трудно нести его. Где она теперь? Что с ней? Свидится ли с ней когда-нибудь ее старая нянька?

Дика Сэнда вели в арьергарде. Со своего места он не мог видеть ни Тома, ни его спутников, ни Нан, находившихся в первых рядах длинной колонны.

Дик шагал, настолько погруженный в грустные размышления, что только окрики надсмотрщика отрывали его от них. Дик не думал ни о самом себе, ни о трудностях предстоящего пути, ни о пытках, которые, быть может, уготовил для него Негоро. Его всецело поглощала забота о миссис Уэлдон.

Дик не отрывал глаз от земли: он пристально вглядывался в каждую помятую травинку, в каждую сломанную веточку, — он искал какой-нибудь след миссис Уэлдон.

Дик знал, что другого пути от Куанзы в Казонде нет. Значит, если миссис Уэлдон также отправили в Казонде, — а это предположение было весьма вероятным, — она неминуемо должна была пройти здесь. Юноша дорого бы дал за какое-нибудь указание на ее судьбу.

Так шли по дороге в Казонде Дик Сэнд и его товарищи.

Как ни велика была их тревога за собственную участь, как ни велики были их страдания, они не могли без содрогания глядеть на мучения окружавшего их жалкого стада невольников, они не могли не испытывать яростного возмущения при виде бесчеловечной жестокости надсмотрщиков. Но, увы, они ничем не могли помочь первым и не в силах были оказать сопротивление вторым.

На двадцать с лишком миль к востоку от Куанзы тянется сплошной лес. Деревья здесь растут не так густо, как в прибрежных лесах; быть может, слоны вытаптывают молодые побеги, а может быть, их уничтожают личинки многочисленных насекомых.

В начале дня дорога была не особенно трудной. Во всяком случае легче было итти по этому редкому лесу, чем по участкам, поросшим кустарником. Но иногда дорога углублялась в настоящие джунгли, где караван совершенно исчезал. Надо было великолепно знать местность, чтобы не заблудиться в этом лабиринте тростников, высоких, как бамбук, и трав, стебли которых, имели не меньше одного дюйма в диаметре.