Пигмалион. Кандида. Смуглая леди сонетов

Гипотеза, что Смуглая леди разбила Шекспиру сердце (как настаивает мистер Харрис), уж очень не вяжется с Шекспиром. «Люди время от времени умирали, и черви их поедали, но случалось все это не от любви», – говорит Розалинда. Ричард Глостер, в которого Шекспир вложил все свое озорное презрение к вульгарным чувствам, восклицает:

И пусть любовь, что бороды седые
Зовут святой, живет в сердцах людей,
Похожих друг на друга, – не во мне.
Один я.

У Гамлета не находится ни одной слезинки для Офелии. В связи с ее смертью у него возникает лишь яростное отвращение к сентиментальному поведению Лаэрта на могиле; когда Гамлет вскоре обсуждает эту сцену с Горацио, он уже успел забыть Офелию, ему только совестно, что он не сдержался, и поэтому он охотно соглашается выступить в состязании на рапирах, чтобы сгладить неприятный осадок. Как бы в опровержение такой точки зрения мистер Харрис выставляет Ромео, Орсино и даже Антонио, и глубокая проникновенность, с какой он это делает, убеждает вас в том, что Шекспир в этих персонажах не раз выдавал себя с головой. Но одно дело – выдать себя с головой, а другое – нарисовать себя во весь рост, как он это делает в Гамлете и Меркуцио. Шекспир никогда «не видел» себя (по актерскому выражению) в Ромео, Орсино или Антонио. В пьесе у мистера Харриса Шекспир изображен с трогательнейшей нежностью. Трагическая фигура – ожесточенный, вызывающий жалость, несчастный и сломленный человек среди толпы здоровяков, состоящей из всяких Джонсонов и Елизавет. Но для меня он не Шекспир, мне не хватает шекспировской саркастичности и веселости. Отнимите их у него – и Шекспир перестанет быть собой, исчезнут хватка, горячность, сила, мрачное упоение своей способностью смотреть со смехом в лицо страшным фактам; останется лишь самая что ни на есть наводящая уныние жертва. А теперь подумайте сами: похож ли Шекспир на обиженного неудачника? Даже когда речь идет о самом устойчивом и вдохновенном из шекспировских увлечений – о любви к музыке (которую мистер Харрис хотя бы в какой-то степени оценил по достоинству первым), чувствуется налет издевки. «Поплюйте и настраивайте снова», «…божественная песня! И душа его воспарит! Не странно ли, что овечьи кишки способны так вытягивать из человека душу?» В этих репликах столько же Шекспира, сколько и в неизменной цитате о трепете ветра и фиалках.