Пилюля на палочке. Записки высокой девочки

– Что за собрание? – раздался голос математички. – Быстро в класс. – И, взглянув на меня, добавила: – А ты, Смирнова, зайдёшь, когда успокоишься.

Душа болит, а сердце плачет

Потирая отбитые колени, я поковыляла к окну. Что-то случилось с глазами. Дома, деревья, машины – всё стало расплывчатым и нечётким.

По щекам потекли слёзы, я поняла – это они не дают мне ясно видеть. Дура, какая же я дура! Вообразить, что Стрельцов-Удальцов влюблён не в Ирку, а в меня – глупее не придумаешь! Конечно же, он влюблён в Ирку, теперь я это понимаю! Но почему, почему тогда все статьи в Интернете показали обратное? Ведь это из-за них я восприняла всё так же искажённо, как искажённо воспринимаю сейчас дома, деревья, машины!

Я вспомнила сон, который приснился ещё позавчера. Раздевалку, кроваво-красные всполохи на стене, гул, доносящийся откуда-то снизу. Страшно! И Иркин платок на моём плече, который бросил Стрельцов-Удальцов. Не зря, выходит, этот сон приснился. Как будто предупреждал: не жди, Зинаида, ничего хорошего. А я ждала…

Болели колени. Но ещё сильнее болело что-то внутри. Там, где находится сердце. Это была какая-то новая боль, прежде мне не знакомая. Непрерывная, ноющая, распирающая. Как будто бы там, в груди, появился огромный булыжник, который давил на все мои внутренности. Я поняла, что это болит душа. Я попыталась вспомнить, где я читала о том, что душевная боль сильнее физической, но так и не смогла. Да и сейчас это было неважно.

Сказ об Удальцове-Стрельцове

Одни страдания от той любви

Я пришла домой и прямо в школьной форме рухнула на кровать. Теперь я поняла, что означает выражение «не хочется жить». Это когда там, внутри, где находится сердце, лежит какой-то булыжник и давит, и давит… И что бы ты ни делал, как бы ты ни старался отвлечься, не становится легче. Потому что обычные таблетки здесь не помогают. Ведь это болит не сердце. Это болит душа. А душа болит тогда (это я тоже теперь поняла), когда ты любишь, а тебя – нет. И когда тот, кого ты любишь, не просто тебя не любит, а выставляет посмешищем перед всем классом…

В воображении опять, уже, наверное, в тысячный раз, возникла одна и та же сегодняшняя сцена: как, обо что-то запнувшись в школьном коридоре, я падаю и, падая, пытаюсь уцепиться то за чью-то сумку, то за чьи-то брюки… Смех, доносящийся откуда-то сверху, и разговор, который я никогда не забуду.

– Ну ты даёшь, Смирнова! Гремишь, как мешок с костями! – говорит Стрельцов-Удальцов.

– Так что случилось-то? – спрашивает Дондоков.

– Ну что-что, Стрелец Смирновой подножку поставил! – отвечает Жеребцова.

– Так ты специально?

– А то! – голос Стрельцова-Удальцова. – Из-за неё вчера родителей вызывали. Теперь без нового смартфона останусь!

Вот тогда-то я поняла, что Стрельцов-Удальцов ни капельки в меня не влюблён. Он влюблён в Ирку Ильину. А я… влюблена в него!

…Я лежала на кровати, смотрела в безупречно гладкий потолок и ничего не хотела делать. Даже жить. Какой смысл, если мы никогда со Стрельцовым-Удальцовым не будем вместе!

Я скрестила руки на груди и закрыла глаза. Скорей бы на пенсию! Может, к тому времени я немного успокоюсь и забуду о позоре, который пришлось пережить сегодня! Может, к тому времени пройдёт и та душевная боль, которая не даёт мне покоя?

Я, наверное, задремала, потому что проснулась от того, что мама трясла меня за плечи.

– Ты заболела, Зинуля?

– Да нет, просто устала, – сказала я и еле сдержалась, чтобы не разреветься.

Мне стало жалко себя. Ну почему я такая несчастная? Почему я выше всех в классе, почему зубы у меня редкие, почему волосы такие тонкие, что из них получается косичка толщиной с мышиный хвостик, почему никому из мальчиков я не нравлюсь? Почти все девочки в нашем классе нравятся мальчикам. Та же Сыромятникова, например, или Жеребцова. И только я, получается, хуже всех. Но разве этим поделишься с родителями? Всё равно не поймут. «Глупости всё это. Главное – хорошо учиться», – скажут они.

Мама положила ладонь мне на лоб:

– Температура вроде нормальная. Переодевайся и иди ужинать.

Ужинать! Мои любимые сосиски показались невкусными, а мой любимый торт, купленный папой по случаю зарплаты, – просто отвратительным. Я вышла из-за стола и протопала в свою комнату.

– Что с ней? – услышала я голос папы.

– Наверное, всё-таки заболела. Хотя температуры вроде бы нет.

Как бы мне хотелось заболеть на самом деле! Какой-нибудь нормальной болезнью. Ангиной, например, или гриппом. Или воспалением лёгких. Только чтобы в груди не было этой отвратительной ноющей боли! Лежала бы с высокой температурой, смотрела бы в безупречно гладкий потолок, пила бы морс и радовалась жизни!

Избавляюсь от любовных страданий