Письмо моим детям и детям грядущего мира

Тем не менее, признав во имя свободы самовыражения, что низости можно произносить вслух, мы вовсе не предполагаем, что с ними нельзя бороться. Мы уже видели, как на одном из самых очевидных принципов индивидуальной и коллективной свободы была основана идеология, дарующая экуменическое благословление любому, какому угодно мнению. Несносная манера называть антисемитизмом протест против политики израильского правительства или расизмом – неприятие положения женщины в исламе приводит к тому, что на весах ничтожного мышления самые благородные идеи весят столько же, сколько и их полные противоположности. Дабы уравновесить хвалебные речи в адрес женщины, природы, ребёнка и человечества, нужно ведь, согласитесь, чтобы спектакль вступил в полемику и с поборниками женоненавистничества, загрязнения среды, ксенофобии, гомофобии и – коли уж режиссура требует постоянного нарастания напряжения – почему бы не педофилии, насилия или убийства?

Не так давно было принято дразнить хромых, горбатых, инвалидов, смеяться над позором обманутых мужей и растлённых девушек. Прогресс нравов объявил о неуместности и архаичности подобного поведения. Метеоризм рассудка, некогда вызывавший презрительный смех, кажется нам теперь ошеломляющим и нелепым. Позволим ли мы прибыльному спектаклю нашей потенциальной несостоятельности стать опорой для угнетения тех, кто пытается существовать по-человечески?

Так же, как во имя жизни фанатики растущей рождаемости убивают миллионы детей и женщин, во имя свободы самовыражения общество пренебрегает свободой жизни и ставит её под угрозу.

Как легко превратить нас в абстракцию!

Сколько бы мы ни твердили о вреде оторванной от жизни мысли, этого всегда мало. Почему идеологии по-прежнему причиняют зло, даже когда из них вынимают религиозную, политическую и философскую начинку? Потому что они стали симптомами отдаления от естественного состояния. Они усугубляют раскол и разлад между человеком и земной средой, которую тот, надо сказать, впитывает с колыбели. Таким образом они выбивают его из равновесия и заставляют хромать.

Вследствие обязательного труда иерархические общества с самого начала вобрали в себя разграничение между умственной и физической функциями. Так получило распространение превосходство духа над телом, подражающее власти экономики над природой и хозяина над рабом.

Противостояние между телом и головой аналогично тому, которое возникает между общественной группой, попавшей в ловушку собственных беспорядочных эмоций, и вождём – светским и духовным – навязывающим ей свою тиранию под видом установления порядка.

То есть управляя инстинктами, разум стремится их подавить. Он их сдерживает, притесняет, а затем даёт им выход на потребу тирании, развязывающей конфликты, чтобы присвоить себе право их разрешать.

Так называемая предрасположенность к несчастью и саморазрушению, заставляющая людей пресмыкаться и убивающая в них стремление к счастью, является плодом тоталитарного мира, системы эксплуатации, в которой взрывы ярости служат разрядкой для вытесненных чувств. На этом зиждется извечное движение, прогибающее человека до самого низа, дабы затем вновь дать ему подняться, направив его против его же собственной человеческой природы.

Уильям Блейк блистательно раскритиковал ту мерзость, что лежит в основе власти интеллекта: «В каждом душераздирающем крике ребёнка я слышу звон цепей разума».

Ребёнок – это жизнь, природа, земная материя, из которой рождается человек. Эту жизнетворную мощь и пытается подавить кичливая и сухая абстракция, расставляя ловушки для прожитой реальности и пожирая её.

Озлобленный человек, или Месть тела, лишённого желаний

Пользуясь фашизмом, религиозным фундаментализмом, большевизмом, демократической погоней за единомышленниками или же радикализмом с претензией на революцию, популизм с готовностью нашивает жёлтую звезду на тех, кого Селин называет «буйно помешанными» или «светлыми головами». Длинная линия преемственности тянется от апологета христианства Тертуллиана до франкистского генерала Мильяна Астрая, и все они в один голос призывают: «Долой разум, да здравствует смерть!» Но ещё длиннее та линия, что исподволь присоединяясь к первой, предоставляет мудрости головы преимущество над мудростью сердца.

Почему же роль интеллекта неприемлема? Потому что она утверждает превосходство духа над плотью. Она не даёт телу права слова, и лишь из глубины темницы доносится голос раба, проклинающего тюремщика.

Абстрактный разум вытеснил чувственный разум, затуманивая, разлагая и отвергая его. Как будто встроенные в нас антенны, ловящие отзвуки жизни, отключены в угоду системе мышления, что принимает сигналы земной песни и превращает их в небесный гимн.

Арфа плоти, струны которой дрожат при малейшем дуновении, заставляя вибрировать всю вселенную, не затерялась в громогласной симфонии рыночной логики, но кто её слышит?