Письмо моим детям и детям грядущего мира

Стал бы озлобленный человек так нетерпимо относиться к Другому, если бы он не видел в нём, как в зеркале, мутное отражение своего собственного образа? Ему нужна искусственно взращённая ненависть, чтобы изгнать своих же призраков. Его не тревожит ни страх перед осязаемой угрозой, исходящей от чужака, ни доказательства его потенциального пагубного влияния. Он согласен на всё, лишь бы анафема, которой будет предан Другой, избавила его от собственного ничтожества.

Он утопился бы в слезах, горько оплакивая самого себя, если бы ненависть к другому не стала для него спасательным кругом. Диалог невозможен. Имеет ли смысл объяснять ему, что ненависть к себе распаляет длительную агонию, именуемую выживанием, урезанной жизнью, сведённой к навязчивым желаниям и вымещению накопившихся страстей?

Справиться с этим можно лишь через стремление к жизни, каковое необходимо повсюду поощрять. Через своего рода оживление живого, которому иногда всё-таки удаётся не зачахнуть в сердце превратившегося в робота зверя.

Однако нужно ещё, чтобы эта жизнь проявилась со всей своей непреодолимой энергией, бросив вызов тому, что кажется непобедимым. Она должна быть не состраданием, а яростным желанием жить, яростью, которая разгорается наперекор ярости хищника.

Как бы биение жизни ни нарушалось, оно никогда не останавливается. И неизменно наступает тот миг, когда оно начинает звучать с новой силой.

Последний бой оборачивается затяжной войной, которая противопоставляет выбору смерти настойчивость жизни

Сколько раз видели мы, как народ устремляется к собственному уничтожению, точно лемминги, совершающие массовое самоубийство: солдаты, с гордостью ушедшие воевать в 1914 году, мазохистская волна китайской культурной революции, народы, превозносившие абсурдную программу нацистов, рукоплескавшие преступлениям Сталина, Мао, Пол Пота, Милошевича?

Мало ли умов зажигалось в те времена от первой же искры под барабанную дробь национализма, под знамёнами воинствующего самозванства? Склонность к самоубийству легко прикрывалась саваном идиотской славы. Что же до денежного тоталитаризма, то он, наоборот, убивает открыто и без мук совести: хищническая алчность заменяет ему категоричность мышления.

Но какая бесстрастность не таит в себе душевных мук? Внутри холодной громады эгоистического расчёта извивается клубок фрустраций. Кишащие черви несостоявшейся жизни завершают дело, которым методично занимается рыночное поглощение.

Говоря о нацизме, Эрнст Вихерт пишет следующее: «Из бесконечного множества скромных жизней, которые даже не перестраивались, возник ужас, погубивший землю, а вместе с ней и сердца».

Выбор смерти патологически притягивает тех, кого корысть и заведомое отчаяние вынудили отказаться от жизни. Это болезненное тяготение само по себе значительно как никогда прежде. Религиозные и идеологические движущие силы, за которыми ему ещё удаётся скрываться, больше похожи на безделушки, чем на маски. «Чистая и очищающая» ненависть отныне самостоятельно подкладывает бомбы и устраивает резню.

Внезапные вспышки самоубийственной чумы, лихорадочный подъём братства смерти, зараза террористов-камикадзе – всё это лишь побочные явления бытовой бесчеловечности – той, что растёт на навозной куче хищничества, обесценивает нравы и отбрасывает людей назад к варварскому прошлому. Именно такую бьющуюся в агонии и тревожную жизнь поддерживает популизм своими паллиативными средствами, стравливая друг с другом этнические, религиозные, идеологические, коммерческие и спортивные сообщества, чьи безжалостные битвы придают смерти иллюзорный смысл. Популизм наделяет смертоносное безумие, бьющее ключом из мук бытия, крыльями разума и целесообразности.

Индивидуальная или коллективная бойня отныне является неотъемлемой частью войны, которую ведёт выбор смерти против настойчивости жизни. Ни этические наставления, ни гуманитарные проповеди не способны повлиять на приступы ненависти. И лишь стремление к счастью, правом на которое обладают все и каждый, сможет с этим покончить.

Там, где любовь побеждает ненависть, жизнь вступает в свои права. Такая любовь проистекает не из небесной благодати, не из чистых помыслов и не из мистики Нью Эйджа. Это, как и полагается любовной страсти, дорога, которую прокладывает себе щедрость жизни, несмотря на преграды и противоречия, не останавливаясь, обходя ловушки, огибая или уничтожая препятствия. Самые различные и порой самые ничтожные предлоги служат оправданием слепого насилия и варварства. Поощрение бесчеловечности и тактика поиска козла отпущения являются частью замысла государственных, популистских и аферистских преступных объединений, жадно вытягивающих всё до последнего из организации хаоса.