Эту «Лос-Анджелес таймс»прочитаетмужчина по имена Карло.Он умрет, перенося жену(у нее отказали ноги)в туалет.Я буду сидеть под солнцеми писать о них.Умрет мой пес,мой хомяк, моя черепаха,моя белая крыса, моя тропическая рыбка,моя марокканская белка.Умрут мои мать и отец,а также мои друзья Роберт и Дерек,Шейла умретв новой жизни без меня.Умрет мой школьный учитель,мистер Уэринг.Умрет Фрэнк Скотт,оставив после себя больше свободы в Канаде.Умрет Гленн Гульдв зените славы.Умрет Маршалл Маклюэн,изменив пару значений.Умрет Милтон Эйкорн,вскоре после того как затушит сигаруо мой ковер.Умрет Лестер Б. Пирсонв уинстончерчиллевской бабочке.Умрет Блисс Кармэна потом я узнаю о его одиночестве.Умрет Группа Семерых,прославив несколько мест,где я стоял лагерем,разбивал палаткуи потрошил рыбу,любуясь Энн из Карлайла.Мой зять,cамый известный из Часто летающих,умрет Верным сыном Закона,оставив моей сестре два миллиона миль.Неважно,что все они умерлизадолго до моих предсказаний.История закроет глазана мелкие глюки во временной последовательностии наоборотсосредоточитсяна моих неустанных заботахо чисто канадских делах.Терраса медучреждения, 15 ноября 1999
Хочешь дать сдачи, но никак
Перевод М. Немцова
Хочешь дать сдачи, но никакИ хочешь помочь, но никакИ ружье не стреляетИ не взрывается динамитИ ветер дует куда не надоИ никто тебя не слышитИ повсюду смертьИ ты все равно мрешьИ ты устал воеватьИ не можешь объяснять еще разНе можешь больше объяснятьИ застрял за своим домомКак старый ржавый пикапКакому больше не перетащить ни грузаИ ты не живешь свою жизньТы чью-то жизнь живешьКого-то незнакомого, неприятногоИ скоро она завершитсяИ поздно начинать все сызноваВооружившись тем, что знаешь теперьИ все твои дурацкие подаяньяВооружили бедноту против тебяИ ты не тот, кем хотел бытьДаже близко не он или онаКак мне отсюда выбратьсяИз пакости нечистотыНе омыться, не освободитьсяЗамаран сплетнями и известностьюТы устал и все в прошломТы не можешь ужеВот к чему эта песняВот к чему эта тишь на душеИ ты не можешь уже объяснятьИ не можешь вгрызатьсяПотому что гладь – как стальА все твои тонкие чувстваТвои изысканные прозреньяТвое знаменитое пониманиеИспаряются до поразительной(Для тебя) неуместностиНе помню, когда я это написал, задолго до 11 сентября