Пламя и ветер

— Я... я никогда не писал стихов, — запинаясь, возразил Гарс. — Разве что случайно, где-нибудь на полях школьной тетради.

— Какой же гимназист не пишет стихов? — вмешался Лихновский. — Чего тут стесняться. Когда я впервые влюбился, то бросил все дела и только тем и занимался, что писал стихи, подражая «Вечерним песням» Галека[55].

— Они у вас сохранились? — с деланным интересом спросила Марта.

— Песни Галека? Наверное, сохранились. Или вы о моих виршах?

— Да, о ваших, которые вы посвятили своей первой любви, — раздраженно сказала Марта и покосилась на мать.

— Однажды я приехал на каникулы и вижу — мать нашла мои стишки. Эти четвертушки бумаги пригодились ей на завертку яиц, которые она посылала тетушке в Книн, — захохотал Лихновский.

— Стало быть, вы все-таки не зря нарезали эти четвертушки, — сострила Елена.

Шутки в ее устах были редкостью, они как-то не приходили ей в голову. Лихновский расхохотался так, что на него даже стали оглядываться, а потом перевел речь на семью Гавелки, сказал, что они хорошие хозяева. Он говорил и говорил, а Марта тем временем старалась загладить бестактность сестры.

— Эти стихи я нашла в твоем комоде, — язвительно усмехнулась Елена. — И сейчас процитировала их, чтобы Лихновский больше ценил твою красоту, воспетую поэтами.

Марта чуть не дрожала от злости. Но вскоре она успокоилась и погрузилась в себя. О чем она думала?

О, не гаси мечту мою,
не дай с дороги сбиться! —

повторяла она. На ее губах мелькнула легкая, будто луч света, улыбка.

Гарс заметил эту улыбку. Марта была очаровательна, сердце юноши трепетало все сильнее, кровь пылала, и вместе с тем горечь и острая грусть овладели им.

Лихновский все говорил и говорил, иногда он брал Гарса за плечо и почти вплотную приближал к нему свое лицо. Юноша не слушал его.

Лихновский проговорил почти весь антракт между танцами.

И вот снова грянула музыка, был объявлен «дамский вальс». Вдова тихонько коснулась плеча Марты, и девушка послушно поднялась и пригласила Лихновского.

Закружились пары. Гарс смотрел на Марту с Лиховским. Эх, встать бы и уйти не прощаясь! Но он остался сидеть, словно прикованный к месту, и только когда вальс кончился, встал, чтобы попрощаться. Но Марта задержала его на следующий танец и, танцуя с ним, призналась, что всегда его любила, но что она, очевидно, не создана ни для верной любви, ни для супружества.

— И все-таки я выхожу замуж! — с горечью сказала она. — Мамаша требует, сестра Луиза тоже настаивает, а мне хочется ездить в экипаже и верхом, иметь слуг...

Гарсу это показалось чудовищным, невероятным.

— Я знаю, что вы меня любите, — вырвалось у девушки, и в голосе ее было рыдание.

— Марта, беги отсюда, — сказал Гарс. — Не выходи за Лихновского, ведь он старик. Сгубишь свою жизнь!

— Я знаю, я все знаю. Но я должна выйти замуж... так же, как должна была кинуться в пруд! Когда узнаешь о моей свадьбе, пожалей меня. — Она тоже перешла на «ты».

— Почему? Я хочу тебе счастья даже больше, чем себе. Но за что же тебя жалеть? Ты бессердечна, у тебя вместо сердца... капиталы Лихновского!

Марта побледнела, глубоко уязвленная, но, овладев собой, прошептала:

— Я поеду с ним в Вену, в Венецию. Буду кататься в гондолах. А потом мы, наверное, отправимся в Рим и в Неаполь.

— А еще куда?

— Франтишек, зачем ты пришел сюда, я теряю голову. Но теперь... нам надо поговорить, надо!

— О чем? Скажи сейчас!

— Приходи завтра, сразу после полудня, в Лоучимскую рощу, там я тебе все скажу, — прошептала она, и ее горячее дыхание обожгло его. — Придешь? Обещай!

С трудом он разжал губы и произнес:

— Не хочу! Ничего не хочу слышать!

— И что я тебя люблю?

— Не изменяй своему жениху.

— Почему не изменять? Я от всего могу отказаться!

— Неправда, ты лжешь, ты завралась! Ты даже сама себя обманываешь!

— Я не лгу, Франтишек! Я люблю тебя, приходи, я тебе все объясню.

— Нет!

«Марта, Марта, Марта», — стиснув зубы, твердил он.

Танец кончился.

Гарс уходил, не слыша, кто и что ему говорит, не замечая, как на него смотрят. Он только заметил, что Марта разом пожелтела, у рта ее залегла горькая складка. Лишь родинка под правым глазом была такая же золотистая, как прежде.

Глядя в сторону, она подала Гарсу руку.

Франтишек спешил, словно у ворот его ждала нетерпеливая упряжка.

А деревня звучала веселыми голосами, у заборов обнимались влюбленные, около часовни распевали полупьяные парни:

Замуж, Анча, не ходи,
переломишься, гляди!..

Гарс шел, ничего не видя и не слыша, даже не разбирая дороги, словно в густом тумане. Только выйдя из селенья, он немного опомнился.

Тихая, прохладная, светлая ночь лежала над полями, над почти сжатыми нивами. Гарс представил себе, что он мог бы сейчас гулять здесь с Мартой, обнимать и целовать ее. Ему хотелось оглянуться на Жирнице, где осталась Марта со своим будущим мужем.

Из открытых окон танцевального зала доносилась музыка. Вот она стихла, вот зазвучала снова...

Нет, он не обернется!