Пламя и ветер

Все быстрее шел он по ухабистой проселочной дороге, и у него так колотилось сердце, что он задыхался. Гарс остановился и лег ничком в клевер, полежал, с трудом встал и пошел дальше. Он шел и шел в полной темноте, хвойным лесом, а когда наконец вышел из него, даже удивился, увидев над собой сияющее небо.

— Звезды, как вы равнодушны к чувствам человека! Звезды, воспетые поэтами всех эпох! Звезды ясные! Звезды в вышине, как вы равнодушны и жестоки! — восклицал он.

И вдруг его осенило, он понял, что именно таким равнодушным и твердым надо быть в жизни — надо непримиримо бороться за идею и пренебрегать мелкими целями. «Но разве любовь — это мелкая цель? — спрашивал себя юноша. — Разве она не венец всех наших стремлений?»

Опять его мысли заняла Марта, ему казалось, что ее образ витает в небе, блуждает от звезды к звезде.

Лицо ее было призрачно, потом стало совсем неразличимо, фигура растаяла и расплылась, как клочок тумана.

Франтишек встряхнул шевелюрой и, глядя на сияющее звездами небо, которое сливалось с землей, запел:

Сердца верного на свете
никогда не найду я!

«Не найду!» — повторило насмешливое эхо.

— Нет, найду! — упрямо повторил Гарс. Его глаза вдруг стали холодными.

5

Петр поступил на философский факультет, рассчитывая прокормиться в Праге уроками, но вскоре ему пришлось вернуться домой, чтобы не умереть с голоду.

Отцу стало хуже, он страдал от ужасных болей и жажды.

— Принесите мне воды из нашего колодца, — просил он. — От нее мне легче.

И ему вспомнились рассказы пражской привратницы Бабковой о Божене Немцовой: та тоже просила «своей» воды из колодца на Сенном рынке, которая облегчает боль.

Когда боли не мучили пекаря, он предавался воспоминаниям.

— Вся моя жизнь пошла прахом после раны, что я получил от австрийского офицера, — говорил он. — И моя судьба, и ваша, Петр, — матери и твоя. Сердце у меня было здоровое, а он его повредил. Не будь этого офицера... Главный враг народов — это военщина. Монархи говорят, что армии нужны, чтобы защищать нас. Ложь! Армии нужны им, чтобы охранять от нас их владения и власть.

У отца отросли брови, которые прежде всегда были спалены жаром хлебной печи, сошли мозоли, с детства покрывавшие руки, ладони стали мягкие. Хлум смотрел на свои руки, они были словно чужие. И все-таки это были его руки, они выпекли столько хлебов, что ими можно было бы завалить целое поле.

Хлум отпустил бороду, лицо его изменилось.

Он стал похож на одного из тех нищих, что сидят на ступеньках храмов во всех городах и местечках, куда ни пойди — на север, на юг, на восток, на запад.

Хлум скучал по работе и огню, его тянуло к пылающей хлебной печи.

Огонь!

— Так много мне еще хотелось узнать! — вздыхал он. — Так много в жизни интересного. Вот, например, я думаю о Пецинове[56]. Когда я был мальчишкой, там, где сейчас усадьба, стояли старые стены, — видно, остатки крепости. Мы, ребятишки, часто забирались туда. Теперь этих развалин давно уже нет, их разобрали... Но не они меня интересуют, сынок. Хотел бы я знать, что было в этой старой крепости. Там, говорят, несколько раз в год сходились какие-то люди и плакали. В нашей деревне о них сохранилась легенда. Но откуда мне было знать, если я ничего о них не читал? Они, наверное, оплакивали свою несчастную жизнь. Нам всем живется не так, как хотелось бы, ведь верно? Но говорят, что все-таки эти люди, расходясь, пели песни и лица у них были радостные-радостные. Габсбурги велели хватать их и сажать в тюрьму за то, что они не были католиками. А они убегали, скрывались от солдат и полицейских. Когда их ловили, беглецы не сопротивлялись, в тюрьме они пели и не падали духом. Почему человек может смеяться и сквозь слезы? И в муках, и даже перед смертью? Откуда такая внутренняя сила? Как получается, что человек с улыбкой встречает смерть? А я ее боюсь. Почему? Ведь я немало пожил! — Хлум замолчал. — Да, уже пожил на свете. И все еще хочется многое увидеть и узнать! — вздохнул больной пекарь и попросил гына поправить ему подушку.

О пециновской усадьбе Хлум вспоминал довольно часто, хотя сам никогда там не жил. Он словно бы рылся в далеких и смутных воспоминаниях, которые хранил его род. Говорят, в годы мора и голода, после каких-то бунтов, туда, в пециновскую усадьбу пришел прапрадед Хлума. Имя его было Иржик, а фамилии своей он не называл, — видно, скрывался. В усадьбе его наняли молотить хлеб, а его сыновья, когда выросли, стали работать в Лештенских лесах — жгли уголь.

— Вот видишь, Петр, наши предки всегда работали хлебом и огнем... Без огня не было бы и хлеба. Огонь — это жизнь. Разве была бы на земле жизнь, не будь солнца? Огонь дает жизнь, он вспыхивает и пылает, как солнце, а ветер разносит его во все концы земли. Без огня и труда не мог бы жить человек.