Пламя и ветер

— Свет мне не мил! — сказал Чешпиво-младший, встретив Петра. — Лучше бы я не родился! Ни гроша в кармане, а другие не знают, куда деньги девать. До чего мне хочется стать богатым! Как бы разбогатеть, а, Петр?

— Нашел кого спрашивать! — усмехнулся тот и предложил ему сигарету.

— Понимаешь, я хочу жениться на Кристинке. Но поди-ка уговори ее! Ей первым делом подавай деньги. Деньги, деньги! Не знаешь ли какого-нибудь торгового дела, на котором можно хорошо заработать? Есть у меня один замысел, да только очень трудное это дельце. Чертовски трудное! Нужны мне деньги, ах, как нужны, а трудом их не наживешь. Да, от работы нынче никто не богатеет. Думаешь, Голман разбогател от трудов и аведных? Или Гольдман? Целый день прохаживается перед своей лавкой, вот и вся его работа. А Ларин? Небось в Африке, или где там еще он побывал, деньги не сыплются с неба. Не иначе этот старый мошенник кого-ниудь обокрал или обобрал. А может быть, и прикончил. Но разве здесь об этом дознаются? Никогда!

— Не знал я, что ты такой пустобрех, Сватя, — скал Петр. — Ларин, быть может, и мошенник, с этим я не спорю, потому что честный человек не разбогател бы так, как он. У него, говорят, сотни тысяч, а такие деньги не приобретаются честным путем. Да, он, наверное, мошенник. Но убийца? Не вздумай болтать людям об этом!

Сватомир усмехнулся, засвистел и зашагал через улицу, к братьям Рейголовым.

5

За харчевней Трезала начинались поля, их пересекал широкий имперский тракт, обсаженный яблонями, грушами и сливами. Мальчишки приходили сюда воровать фрукты, а садовник Вондрушка подстерегал их с ремнем в руке. И горе воришке, который попадался ему в руки! Вондрушка его не щадил.

У садовника было три сторожки, в одной он сидел сам, в другой валялся дурачок Альма, которого он нанял за гроши, в третьей сторожил его сын Ярослав.

Тракт тянулся за горизонт, и Ярослав, когда не учил уроки, глядел на него и думал:

«Еще год, — и я пойду, по этой дороге! Пойду, высоко подняв голову, вольный, как облако на небе. Еще год, и я буду свободен, смогу идти, куда мне вздумается».

Плоды были уже наполовину сняты, дул холодный ветер, Ярослав покашливал.

— Ты простудился в сторожке, ночи уже холодные, полежи-ка в постели, — настаивала мать. — Ляг, я сварю тебе липовый чай. И уж очень много ты куришь.

Ярослав бодро вскинул голову, а выйдя за дверь, сплюнул в платок и посмотрел, нет ли крови, как позавчера. Крови не было, и он равнодушно махнул рукой.

По дороге к сторожке он встретил Эвжена Трезала, они пошли вместе. Потом пришел Петр. Смеркалось, пахло сливами и опавшей листвой. Тоскливы были опустевшие поля, и эта тоска, казалось, подступала к сторожке, где собрались приятели.

Они смотрели на дорогу и дальше за Раньков, на леса и седые дали.

— Не знаю, где мне перезимовать, — сказал Эвжен. — Неохота оставаться в Чехии. Я ведь еще не бывал в Моравии, хорошо бы поехать туда. Найти бы компаньона с патентом, мы бы с ним весь свет объехали.

— Счастливец ты! — вздохнул Петр.

Ярослав вздохнул тоже, но не сказал ни слова. С минуту было тихо, только где-то вдалеке тарахтела телега.

— Счастливец! — повторил Петр.

На шоссе появился цыганский фургон, запряженный низкорослой лошаденкой. Рядом шли несколько цыган. Стройная черноволосая девушка заглянула в сторожку, хихикнула и вернулась к фургону, который вскоре скрылся в сгущавшихся сумерках.

— Черноволосая, белозубая... Явилась и исчезла. Как видение, как мечта, — сказал Ярослав.

Трезал усмехнулся.

— Таких у меня могло быть сколько угодно, только захотеть.

— Не болтай зря, кривой, — прикрикнул Петр. С лица Эвжена исчезла усмешка.

— Я не болтаю, уж если хочешь знать, — сказал он, помолчав. — Однажды я целую неделю ездил с бродячими актерами, играл у них на представлениях. Они хотели сосватать мне свою дочку, но я ушел, даже не попрощался... А знаешь, Петр, я тебе скажу, где зимой можно получить работу. В Мосте. Ты — образованный и быстро нашел бы там хорошее место.

Ярослав взволнованно поглядел на Петра, но тот спокойно молчал и продолжал курить.

— Люди там совсем не такие, как здесь, — продолжал Эвжен. — Я там бывал, играл им. Звали меня остаться насовсем, но мне не по душе сидеть на одном месте, хочется побывать в городах, где я еще не был.

— Там, на севере, много анархистов, — благоговейно сказал Ярослав.

Взметнулся ветер, закружил сухой лист перед сторожкой. В темноте, гудя, проехал поезд, мелькнув освещенными окнами.

— Анархисты? Я думал, они бог весть какие страшные. А оказывается, их бояться нечего, такие же люди, как мы.

— Я бы хоть сейчас пошел с ними, — сказал Ярослав. Его глаза сверкали в полумраке сторожки, волоы были взъерошены. — Слушай, Петр, я бы тоже поехал туда вместе с вами. — Он раскашлялся, и приступ сухого кашля у него долго не проходил.

Петр не говорил ни слова и пошевелился только, кода Вондрушка перевел дух.

— Ну и кашель у тебя! Сходил бы ты к доктору.

— Черта с два мне это поможет! Я уже давно кашляю кровью. — Помолчав, Ярослав прошептал: — Весь мир ненавижу, хочется мстить!