Пламя и ветер

Всякий раз, когда в Раньков приезжала гастрольная труппа, в городок словно бы проникали волнующие отголоски далекого мира. Гимназисты и девушки, собравшись у отеля «Звезда», где был зал со сценой и куда вселялись актеры, с любопытством глазели, как с подвод сгружают большие, обитые железом ящики, старенькие корзины и потертые чемоданы. Местные участники любительских спектаклей пренебрежительно махали рукой, они были уверены, что никакая заезжая труппа — уж эта и подавно! — их не перещеголяет, ведь последний спектакль местных любителей «Розовые оковы» снискал заслуженный успех: исполнителям аплодировали даже во время действия. И что это за труппа, скажите, пожалуйста? Кто о ней слышал? С чего им вздумалось именно сейчас явиться в Раньков?

Густав Розенгейм был восторженным приверженцем каждой заезжей труппы. Что там приверженцем, — другом, помощником! Еще до приезда они обращались к Густаву, прося подготовить ночлег, потому что это всегда было нелегкое дело. Весной и летом можно кое-как переночевать хотя бы за кулисами. А осенью и зимой?

Близок холод и мороз,
что-то, пташка, запоешь?

Попробуйте ответить без юмора на этот вопрос, которым поневоле задавались актеры!

Клевер есть на чердаке,
значит, я не в холодке,
пусть себе метут метели,
мне здесь лучше, чем в постели...

Но Густав Розенгейм (накануне приезда труппы он обычно сбривал свои черные усы) все-таки обеспечивал ночлег, по большей части прескверный. Хозяевам, у которых уже был печальный опыт с актерами, он готов был поручиться головой, что, «если этот порядочнейший человек» случайно забудет заплатить, он, Густав, отдаст деньги из своего кармана.

Едва приезжали актеры, он бросал все свои дела и занимался исключительно труппой.

Ах, Раньков, Раньков, не везет здесь гастролерам! На изнанке декораций, принадлежавших муниципалитету — Любители своих ни за что не дадут, сколько ни проси, хоть плачь! — вы могли бы прочитать немало жалобных ругательных надписей актеров, попытавших здесь свое счастье.

Когда-то прежде приезд «птиц перелетных», возможно, и был событием в Ранькове, а теперь нет. «Ох-ох-ох, опять будут досаждать, предлагая билеты!» — ворчали горожане. Ей-богу, если людям нравится играть на сцене, играли бы для себя, не беспокоя других. А нет — взялись бы за какую-нибудь полезную работу.

И все же молодежь радовалась спектаклю, особенно гимназисты. Правда, им было разрешено смотреть лишь те пьесы, которые знал директор гимназии, а главное, одобрил законоучитель Коларж.

— Что они будут играть? — всполошились эти блюстители нравов. — Шекспира? «Король Лир»? Сплошные убийства! Не может быть и речи! Сыграли бы лучше инсценировку «Камо грядеши?» Сенкевича, совсем другое дело!

Клара Фассати, по обыкновению, сидела в кухне и наблюдала, как кухарка готовит обед.

— Ага, опять актеры! Хоть какое-то развлечение, а, Амалия?

— Что еще за развлечение? — Кухарка уставилась на Клару.

— Очень культурное, Амалия! У нас то и дело что-нибудь новенькое. За всем и не уследишь, — сказала Клара и, помолчав, спросила: — Сколько раз вы бывали в театре?

— Нагляделась я на эти театры! — вздохнула Амалия. — Когда я была молодая, тут играл такой красавчик! Мы все в него влюбились. Много воды с тех пор утекло.

Клара была полуодета и еще даже не умылась как следует. Куда спешить? Все равно нарядиться можно только к вечерней прогулке на бульваре, так зачем же сейчас мыться? Что за спех, мы не на пожаре.

— А скажите, Амалия, мечтали вы когда-нибудь стать актрисой? Играть княгинь, влюбленных, ездить по свету?

— Придумаете тоже! — чуть не перекрестилась кухарка.

— Ну да, странствовать по свету и вечно преображаться, быть другим человеком, не таким, каков ты есть! — Клара сложила руки на коленях и повторила шепотом: — Преображаться!

— А эти, что они за актеры? — продолжала Амалия, повторяя слышанные в городе разговоры. — Ничего путного не хотят делать, бьют баклуши. Хуже бродячих циркачей! Те, по крайней мере, ездят верхом и ходят на голове.

Вошел отец и, увидя дочь неодетой, раздраженно спросил, неужели она только сейчас встала. Клара ответила, что уже давно. Не сердится ли на нее папаша? Вот выйдет Клара замуж, уйдет из дому и будет жить иначе.

Отец, услышав это, смягчился и заговорил, как обычно.

— Звездочка моя, мой цветочек, свет моих очей, и не думай пока о замужестве! Если ты уйдешь из дому, я сразу состарюсь и умру. — Он чуть не прослезился. — Звездочка моя поднебесная!

— Что поделаешь, папочка, придет такой день. Я уже большая, расту, как деревцо в лесу. И перестаньте сердить меня разговорами о смерти. Вы здоровы, слава богу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!

— Приехали актеры, — сказал отец. — Я купил два билета, можешь пойти с Рудольфом. Не хотел покупать, да Густав Розенгейм пристал, как с ножом к горлу, от него не отделаешься.

— С Рудольфом я не пойду, папаша, только с вами.

— Со мной, доченька? А что обо мне скажут гости? Старый Фассати совсем рехнулся!