Пламя и ветер

— Мельнику. А эрцгерцог старается заполучить этот лес. Он давно купил бы его, присоединил к своим заповедникам и написал: «Verbotener Weg»[58], если бы не упрямый мельник. Плигал мог бы получить за участок крупную сумму, эрцгерцог не пожалеет денег. Но мельник не хочет продавать землю, унаследованную от дедов. Ни эрцгерцогу, ни даже самому императору, когда Франц-Фердинанд станет им. Ненависть Плигала к Габсбургской династии — порука тому, что раньковские парочки еще долго будут ходить целоваться в эти места.

— Вот именно. Как можно закрыть путь туда, где так и хочется согрешить. «Verbotener Weg»! Каков наш наследник трона!

Они шли по пыльной дороге, которая вела мимо больницы и охотничьей сторожки «Желетинка» прямо в Плигалову долину.

Клара заговорила о том, какая сегодня чудесная погода. Она, Клара, любит солнышко, любит жару, как кошка. Ах, поехать бы на Адриатику! Ее пражский дядя несколько лет назад был в Ловране и прислал им открытку с видом — пляж, полосатые кабинки, ну, красота!

Петр подал Кларе букетик полевых цветов.

— Обожаю цветы! — воскликнула девушка. — Любовь к ним я унаследовала от покойной мамы.

— А красоту от кого?

— От итальянских прапрабабушек, — серьезно ответила Клара. То, что она красива, разумелось само собой. — От них во мне и эта тяга к морю.

— В каждом из нас живет тяга к чему-нибудь, унаследованная от предков. Чего мы только от них не унаследовали! Бог весть какие страсти.

— О да, — улыбнулась Клара.

— И все-таки самым приятным наследством остаются угодья, недвижимая собственность, деньги, драгоценности. И дом, солидный дом, по возможности на площади.

— Как это вы додумались? — колко спросила она. — Такой молодой и такой умный! — И вдруг переменила тему. — Вы читали «Санина» Арцыбашева?

— Да, — кивнул Петр.

— И как вам нравится?

— Перевод плох. Но главный порок, по-моему, не в этом.

— А в чем же? Вы осуждаете взгляды автора?

— Взгляды? Они не новы. Автор просто придумал героя по канонам Ницше. Получился отвратительный циник.

— Вы так думаете? — смущенно сказала она. — Но ведь этот молодой человек искренен... Не только сам с собой, но и с обществом.

— И с матерью, и с сестрой.

— Да, — вздохнула Клара, явно взволнованная.

— На мать и на сестру он смотрит только глазами самца.

Она молчала, все в том же волнении, потом сказала:

— Роман имеет большой успех во всем мире.

— Еще бы! Есть люди, которым больше всего нравится читать о праздных болтунах и совратителях девушек.

— О любви! — воскликнула Клара. — Что бы вы там ни говорили, я до утра не могла оторваться от этой книги. Она захватывает!

— Я не верю, Клара, что такой мещанин, как Санин, этот уездный герой, может быть примером для других, не верю, что он типичен для русской революционной молодежи.

— Быть может, вы и правы. Но... могу сказать, что мне этот роман помог освободиться от многих предрассудков. Например, то, что там сказано о радостях жизни, ведь это истинная правда! Все ее понимают, каждый в глубине души думает, но стыдится сказать вслух; надо стремиться к наслаждению, надо, чтобы жизнь не была заполнена печалью или скукой.

— А для этого надо стать рабами своих низменных страстей, в которых, по Арцыбашеву, — а он повторяет Ницше, — и заключается, насколько я понимаю, весь смысл жизни? Мол, когда в человеке гаснет похоть, умирает и жизнь. И тот, кто подавляет похоть, губит в себе жизнь.

— Вы вправду думаете, что это не так?

— Конечно! Роман Арцыбашева подбодрит своей философией распутников всех стран, ведь он переведен на много языков. Разве это не соблазнительно — отбить девушку у своего друга, совратить ее, а когда она забеременела, уйти как ни в чем не бывало, покинуть ее, остаться «свободным, как птица». Потому что, видите ли, над ним, мужчиной, никто не властен, никакие обязанности его не связывают, особенно по отношению к женщинам. Над ним тяготеют только его собственные инстинкты. В этом и есть санинская аморальность и цинизм. Ради собственного удовольствия, он считает себя вправе губить чужие жизни.

— Это не совсем так, — возразила Клара.

— Именно так. И они корчат из себя героев, эти пустоцветы. Ведь и у нас есть такие ничтожества, разве нет?

— Может быть, вы и правы. Но... — Клара не договорила и долго молчала, потом продолжала, вскинув голову: — Ребенок видит игрушку и не может без нее жить. Вот и я такая. Игрушки для меня все равно что для других деньги. Они приносят мне радость, дают счастье в жизни.

Петр с любопытством смотрел на нее.

— Не спорьте со мной, я права! Я давно знаю, какие у вас взгляды. Вы — социалист!

Они спустились к ручью и пошли к запруде.

Клара взбежала на плотину.

— Как тут хорошо! Божественно! — сказала она и сладко потянулась.

Он видел ее профиль, тонкую линию носа и мягко очерченные губы. Ее грудь распирала голубую блузку и чуть заметно поднималась и опускалась, волнуя юношу.

«Счастье! — подумал Петр. — Быть может, оно так близко, так близко... рукой подать!»

Клара смотрела на широкую заводь.