Пламя и ветер

Пришли братья Рейголовы и Клейга, сидел тут помощник адвоката Габада, редактор независимого журнала «Гласы з Подхлуми», в котором законоучитель Коларж публиковал очерки о путешествии по Святой земле, а учитель Снупек помещал стихи в честь высочайшего тезоименитства. Увы, эти вирши не находили должного отклика у читателей: день рождения императора приходился на каникулы, так что гимназисты лишнего свободного дня не выигрывали, его получали только чиновники. А если тебя не освобождают от занятий, так чего же стоят высочайшие именины! Издателем и редактором журнала был аптекарь Сыржиште, он же стряпал политические статьи, вкратце пересказывая передовицы из «Народних листов»[59]. Габада ведал также зарубежной информацией, объявлениями и подпиской.

— Подавайте вино, Гнатек, не то я вас пропечатаю в газете! — Габада треснул по столу.

— Помалкивай, урод! — огрызнулся Гнатек. — Писать-то не умеешь! Ре-дах-тор! — Он хитро ухмыльнулся из-под слипшихся усов. — Какой из тебя редахтор!

После полуночи Габада свалился под залитый вином стол и уснул там вместе с братьями Рейголовыми.

Последним пришел землемер Схованек. Он сидел, насупясь, пил ликер, рюмку за рюмкой, и временами бросал злобные взгляды на Петра Хлума, который, казалось, не замечал Схованека.

Эвжен Трезал снова заиграл, и большинство гостей запело:

На горе да на Панкраце
есть аллеечка одна...
Я гулял с девчонкой, братцы,
а теперь — с другим она!

Схованек вдруг вскочил как ужаленный и крикнул Петру:

— Вы чему ухмыляетесь, молодой человек?

— Кто это к тебе пристает? — недовольно спросил у Петра Гарс. — С кем имеем честь?

Я гулял с девчонкой, братцы,
а теперь с другим она! —

завопил Габада, вылезая из-под стола.

— Не ваше дело! — прохрипел землемер Гарсу и сделал презрительный жест. — Вас я вижу в первый раз, а вот с этим вечным студентом у меня свои счеты. — Он вскочил, красный как рак, с явным намерением драться. Видно, ему уже сообщили о загородной прогулке Петра и Клары.

— Не ссорьтесь, не ссорьтесь, господа! — в отчаянии упрашивал их трактирщик, преграждая путь землемеру. Но тот оттолкнул его с такой силой, что Гнатек отлетел к прилавку.

— Ну так сочтемся! — крикнул Петр, перепрыгнул через стол и очутился перед землемером. Они стояли друг против друга, как два столкнувшиеся лбами барана.

— Лезешь в мои дела, я этого не потерплю!

— Я могу гулять с кем мне вздумается, никто мне этого не запретит.

— Мерзавец! — взвизгнул Схованек.

— Сам мерзавец, — вспыхнул Петр.

— Дай ему! — закричал Гарс, и Петр ударил землемера кулаком в переносицу, так что тот покачнулся.

— Еще разок! — подбодрил Гарс, и снова сильный удар обрушился на голову Схованека.

В трактире поднялся крик, словно воронье карканье, этот звук бился в окна и разносился по улице.

Драчунов разняли. Трезал, бледный от волнения, заиграл душещипательную мелодию, которая подействовала на всех как бальзам. Общее возбуждение постепенно улеглось.

Шум окончательно разбудил Габаду. Стуча кулаком по столу, он потребовал еще вина и провозгласил тост за дружбу людей всего мира. Ведь он ярый младочех! После этого он снова скатился под стол и больше не вставал.

На небе уже появилась серая полоска рассвета.

Наступило утро, и Петр остался один. Пьяная грусть охватила его.

— Я гнусен, — озлобленно повторял он слова Гарса, и ему казалось, что сам побивает себя камнями.

...Но что это? Он у дверей Клары! Как он сюда попал? И в руках у него розы. Откуда? Где он нарвал их?

Петру вдруг вспомнилось, как лет десять назад кто-то послал с ним Кларе корзинку клубники и дал за это мальчугану пять крон. Тогда для него это были большие деньги...

Сейчас, как и тогда, Петр с трепетом в душе постучал в дверь. Никто не отозвался. После паузы послышался голос Клары:

— Кто там?

Петр назвался. Щелкнул ключ, Петр нажал ручку двери и очутился в комнате.

— Безумец, откуда вы взялись? Тише, тише!

Испуганная Клара придерживала на груди розовый пеньюар:

— Что за вид у вас! Вы никого не убили?

— Да, я готов был убить двоих. Себя, а сейчас и вас, Клара...

— Тише, мы ведь не за городом, — строго сказала она, но тотчас радостно улыбнулась и раскрыла объятья.

В глазах у Петра потемнело, ад и небо поглотили его.

Когда он пришел в себя, лицо у него было мокро от слез. Клара обняла его за шею и прижала к груди. Петр застонал в глубокой горести, словно вся его молодость гибла в тоске и одиночестве.

Испуганно разглядывал он нарисованные на бордюре поблекшие цветы, и ему казалось, что он впервые в жизни видит луч солнечного света, проникший в комнату.

В доме царила тишина, а Петру хотелось, чтобы был шум, — может, он заглушит осуждающий крик его смятенной души.

— Т-сс! — прошипела Клара, когда он вдруг спрыгнул на пол. Глаза у нее стали зеленые, как у кошки.

— Раз уж мы начали этот бой, надо его закончить, Клара, — воскликнул Петр. Теперь ему даже хотелось, чтобы злые языки городка обрушились на него, как жестокие удары бича.