Пламя и ветер

Он раздробил кусочек сахару, положил его в клетку канарейке и снова склонился над швейной машиной.

Мысль о неудачной стачке жгла его, как огонь, но он не подавал виду.

— Теперь тем более надо взяться за работу, — говорил он на собрании, где присутствовали только члены организации. — Не удалось в городе, давайте попробуем в деревне. Там еще больше отсталых, несчастных людей, в которых нужно пробудить классовое сознание.

Он и в самом деле стал каждую неделю бывать в деревнях, проводил там собрания, и люди вступали в партию, сначала по одному, потом целыми группами. Наибольший успех агитация Роудного имела на Сазаве, среди каменотесов и бродецких текстильщиков, которых жестоко эксплуатировала голландско-немецкая фирма.

После собрания, которое там провел Роудный, текстильщики создали довольно многочисленную партийную ячейку, ее возглавил рабочий Иржи Томан. Он потом часто навещал Роудного, брал у него брошюрки, советовался с ним. Это был разумный, прямой, честный человек. Побольше бы таких в округе!

2

Ошибался тот, кто думал, что вожак раньковских социал-демократов не оправится от удара, каким было для него поражение стачки пекарей. Сначала эта неудача сильно угнетала Роудного, но вскоре он снова воспрял духом и стал еще больше времени уделять своей партийной ячейке, заботясь о порядке и дисциплине в ней, потому что членов все прибывало.

Роудный наладил распространение газет и основал стачечный фонд. Но главным его достижением было создание профессионального союза на кожевенном заводе. В союз удалось вовлечь немало рабочих, которые пришли из помещичьих имений и по-прежнему считали себя тягловой скотиной хозяина, который их нанял. Для них все люди делились на две породы: одни владели деньгами и едой, таких было мало, другие, в том числе и они, — таких было много, — не владели ничем, у них были только руки, чтобы работать, и ноги, чтобы ходить. Да у каждого еще и жена, которая часто рожала.

Ничто, кроме работы на фабрике, не интересовало этих людей. По субботам они ходили в трактир пить пиво и играть в карты, в воскресенье с утра шли в костел, а днем отсыпались, чтобы накопить сил на новую неделю тяжелого труда у чанов, машин и мялок. Они насквозь пропахли кожами и дубителями, а в их сознании крепко сидела преданность фабриканту — работодателю и кормильцу.

Хозяин редко появлялся на фабрике, да в этом и не было надобности — производством ведал управляющий, у него всюду были свои люди, они распределяли работу и следили — не отлынивает ли кто. Всем этим надсмотрщикам надо было угождать, кланяться и заискивающе улыбаться!

Нелегко было Роудному найти дорогу к сердцам кожевников. Годами он тщетно добивался этого, как голодный волк, ходил вокруг фабрики, пытаясь проникнуть за ее ворота, но всякий раз его прогоняли.

Фабрикант был австриец. Рассказывали, что его дед, скупщик кож, пришел в Раньков с палкой в руке и котомкой за плечами. В Ранькове он обосновался, и его дело пошло на лад. Сын уже открыл мастерскую, а внук расширил ее. Но хотя их род немало лет прожил в Ранькове, они оставались здесь чужаками, все еще тяготели к Вене. Их служащие тоже были немцы.

Эта маленькая колония немцев жила в Ранькове тихой и благополучной жизнью. В свое общество она допускала только офицеров, которые тоже жили особняком от всех раньковчан.

На фабрике выстроили новый корпус с современными машинами и высоченной трубой. На технически более сложную работу прибыли рабочие из Праги и других мест. С ними на фабрике Гохмана появился новый дух: то, чего годами не мог добиться Роудный, теперь наконец было налицо — костяк организации, которая, едва освоившись, уже всюду протянула свои гибкие щупальца.

Разумеется, действовать надо было осторожно, чтобы не отпугнуть робких. Рабочих фабрики Гохмана пришлось долго обхаживать, пока они поверили, что в призыве к единению нет никакого подвоха. Прежде всего они основали «Пчелку» — подобие кассы взаимопомощи, куда рабочие еженедельно делали взнос, копя деньги на празднование рождества. Это был хороший почин, он заинтересовал жен рабочих. Вскоре «Пчелка» сблизилась с городской партийной ячейкой, введя в нее одного из инициаторов «Пчелки». А потом и вся «Пчелка» стала быстро приобретать характер профсоюзной организации. На ее печати было изображено пожатье двух рук, и члены «Пчелки», правда не без колебания, начали называть друг друга «товарищ», совсем как «эти соцдеки». Они и в самом деле стали социалистами, сами того не осознавая, и это был мастерский ход Роудного.

— Антонин, — сказал он себе, — ты правильно действуешь!

Он отложил недошитый пиджак и засмеялся, потом снова уселся за работу, подумав о том, что сегодня собрание комитета, завтра надо выдавать книги в «Ровности»... А послезавтра, что послезавтра?.. В воскресенье он отправится в Тыниште, на прядильную фабрику, надо осмотреться там и начать работу, пока что по образцу здешней «Пчелки».

Потом он побывает на стекольных заводах по берегам Сазавы, а потом... да, сколько работы, сколько работы нас ждет!