Пламя и ветер

— Женщина, проститутка, о которой вы говорите, все еще ходит тут, — свысока возразил Лесине вахмистр. — Сегодня утром я видел ее с солдатами, когда шел к пруду. — Он говорил со стражником, как говорят с проштрафившимся нижним чином. — Так что вы не угадали. Та — рыжая, а эта?

— Может быть, не спорю. — Лесина пожал плечами.

— Проститутка? — задумчиво повторил следователь.

— Проститутка или не проститутка, это трудно определить, — сказал врач и попросил Лесину подержать его шинель и мундир.

— Слушаюсь, — сказал тот, щелкая каблуками.

— Да, вы правы, определить трудно. — Следователь покрутил усы. Он вспотел не меньше вахмистра, и краска с усов и бороды измазала ему пальцы. Следователь тщательно вытер их платком.

— Женщина любого общественного положения, — сказал врач, засучивая рукава, — если она выходит замуж не по любви, а по расчету, ради денег и житейских благ, на мой взгляд, хуже той, что продается из нужды.

И он приступил к осмотру стройного девичьего тела.

— Отошлите этих ваших помощников, — приказал вахмистр Лесине. — Я пока подержу мундир пана доктора. — И он подумал, что этот доктор, видимо, хорошая штучка — явно антимилитарист, не много от него будет проку армии и государю императору. «Интересно знать, как он поведет себя на войне!»

Лесина повиновался, открыл дверь мертвецкой и крикнул:

— Эй вы, отвезите тележку в ратушу, а завтра приходите за деньгами.

Банич что-то сердито буркнул в ответ и, вместе с Альмой, тронулся в город, налегая на тележку изо всех сил. Поставив ее на место, они поспешили в военный лагерь, словно за ними гнались.

3

Рано утром, в воскресенье, к владельцу «Цирка Зруцкого» — собственно, только жалких остатков цирка — пришел капрал с двумя солдатами и принес казенную бумагу на немецком языке. В ней, как объяснили Ливоре, говорилось, что участок, на котором расположился цирк, забирают военные власти и его надо освободить к вечеру. Распоряжение окончательное и обжалованию не подлежит.

Ливора повиновался. Через несколько часов они собрали вещи и выехали на тракт.

— Куда ехать? — задумался Ливора.

— Куда? Не все ли равно! Давай к Праге, — сказала жена.

Они тронулись в путь через Червене холмы. По дороге им то и дело встречались деревенские телеги и армейские повозки. Сельские жители, мужчины и женщины, зачастую целые семьи с большими и малыми детьми, спешили в город.

«А ведь мы проезжали здесь когда-то, много лет назад!» — подумала Ливорова. Да, она ясно помнит ту давнюю поездку, — они останавливались тогда в тени двух лип, на опушке рощи Тужинка.

Всем троим хотелось пить. Где-то тут должен быть родник!

— Я принесу воды, — воскликнула Ливорова. — Родник вон там, за рощей.

Она взяла ведерко. Жанетта побежала за ней. Они прошли опушку леса и сразу же, у тропинки, не доходя бурелома, увидели родник. Мать набрала воды и подождала, пока Жанетта напьется. Девочка тянула воду через стебелек.

На небе выплыло облако, похожее на корабль. Сверкая на солнце, оно переплывало синее море небосвода с запада на восток. За ним появились другие — гигантские утесы и скалы. Они то рассеивались, то возникали снова.

Ливорова провожала их взглядом и думала:

«И мы, как эти облака... Они выплывают, тянутся, исчезают бесследно... Так же вот исчез где-то здесь отец, потом мать и брат Иероним... Так и жизнь моя проплыла, рассеялась, растаяла...»

На обратном пути Жанетта обогнала мать. Она бежала вприпрыжку, кружилась, напевая, и взмахивала руками, как крылышками.

«Ребенок! — подумала Ливорова. — Не знает, что началась война. Не знает, что по императорскому приказу глупые люди будут ни за что ни про что калечить и убивать друг друга».

Они вернулись к фургону. Ливора сидел на ступеньке, подавленный, поникший; рядом стоял сын Альберт.

— Опомнись, наконец, приди в себя, — рассердилась жена. — Печалью делу не поможешь. На вот, — она протянула ему ведерко, — напейся, освежись... Мы с тобой заведем тир и карусель, а еще лучше — купим кукол и откроем театр марионеток. Альберта и Жанетту я этому делу выучу, а ты и сам сумеешь. Кукольный театр — самое верное дело! У Жанетты есть голос, ведь и у меня он был когда-то. Моя мечта — чтобы она поехала в Прагу учиться петь и танцевать. Пусть хоть дочка выучится, если уж мне не довелось.

Муж напился большими глотками, потом покачал головой, глядя на жену отсутствующим взглядом.

— Ты говоришь так, словно не знаешь, в каком мы положении.

— Что бы там ни было, нельзя опускать руки, — твердо сказала Иогана.

— Забыла ты, что ли, что сейчас война!

— Не на вечные же времена! И не остановилась ведь из-за нее вся жизнь.

— Мамаша права, — после паузы сказал Альберт.

— Ну что ж, если жизнь не остановилась, как ты говоришь, тогда поехали. Нечего тут торчать! — сказал, поднимаясь, Ливора.

— Можно выехать и завтра утром, не такой уж спех, — возразила Иогана.

Но муж строптиво стиснул зубы, глаза у него приобрели цвет стали. Он встал и пошел запрягать пасшихся коней.

— Нет, не сидится мне на месте. Едем!

Был еще только полдень.

Кони тронулись с места, немазаные колеса жалобно стонали и плакали.

4