Пламя и ветер

Первая маршевая рота, укомплектованная из резервистов в возрасте от двадцати шести до тридцати пяти лет, в полном снаряжении, с букетиками на фуражках и в дулах винтовок, в скрипучих, как новая сбруя, ремнях, под звуки оркестра промаршировала на площадь — приносить присягу.

Впереди ехал на коне полковник фон Фогельзинг.

Неподалеку от лавки Гольдмана был поставлен полевой алтарь. Молебен должен был служить законоучитель Коларж, он сам просил об этом полковника, и тот охотно согласился.

Еще накануне вечером полковник побывал на дому у окружного начальника и обсудил с ним всю подготовку к этому торжественному акту. Коларж тоже участвовал в разговоре.

Полковник и законоучитель были настроены торжественно, а Гейда выглядел рассеянным и оживлялся лишь временами, когда забывал о своей тяжелой утрате — шпице Перлине. О, это был поистине перл среди собак, недаром его прозвали Перлином! Разве могли сравниться с ним все эти вульгарные дворняги! Он был шпицем самых чистых кровей, специально выпестованным для венского императорского двора. Гейда получил Перлина еще щенком от управителя замка, как личный подарок его высочества.

Что сказал бы сиятельный эрцгерцог, если бы узнал, что его дар, шпиц Перлин, аристократ собачьей породы, погиб такой ужасной смертью?! Наверное, песика убили пьяные солдаты, убили ни за что ни про что, мерзавцы, сброд, чернь! Эти же хулиганы сегодня ночью повредили камнями государственный герб — двуглавого орла — на табачном складе, видно, хотели совсем сбить его и уничтожить. Сейчас орел болтается на одном гвозде, головами книзу. Позор, да и только, наглая антигосударственная провокация!

— Мы твердо уверены, что война будет недолгой и пройдет целиком на территории противника, — разглагольствовал фон Фогельзинг. — Мы не позволим ни одному вражескому снаряду упасть на нашей земле. Что касается наших потерь в живой силе, то мы предполагаем, что они составят от двух до четырех процентов... Ну, скажем, три. С этим приходится считаться. Сербы, ослабленные двумя войнами, — да, да, двумя! — располагающие лишь устарелым, изношенным вооружением и слабой артиллерией, будут шутя истреблены всюду, где вздумают оказать сопротивление... Конечно, лишь в отдельных местах, ибо сопротивления со стороны сербской армии в целом мы даже не предполагаем, понимаете? Потери в личном составе сербов достигнут процентов пятнадцати — восемнадцати, не говоря уже о невозместимых материальных утратах.

«Невозместимая утрата... — мысленно резюмировал Гейда; он почти не слушал полковника и думал только об издохшем Перлине. — Умерщвлен! Ни за что ни про что умерщвлен! Невознаградимая утрата!»

— Сербы — мы все это отлично знаем — фактически народ нищих, — продолжал Фогельзинг, закрутив ус и поправив складку на брюках.

«Ну, а я? — думал Гейда. — Разве и я сейчас не нищ? Что станется со мной без эрцгерцога? Будь он жив, он взошел бы на трон, и при нем я сделал бы карьеру. Ведь Франц-Иосиф умрет через год-другой. А теперь я нищий, совсем нищий... да еще без Перлина!»

Фогельзинг и Коларж ушли, а Гейда почти не сомкнул глаз, всю ночь напролет он ходил по комнате. Погиб Перлин, такой замечательный пес! А государственный орел висит вверх ногами. Этот раньковский сброд, эти злодеи антимилитаристы все-таки показали себя!

Осунувшийся и бледный, вышел Гейда утром на площадь, где уже выстроился духовой оркестр.

Выехал начальник гарнизона фон Фогельзинг на белом коне, голова которого была разукрашена цветами.

Коларж с величайшей торжественностью начал молебен. О, это был его день! Казалось, он вырос на целую голову, очки его сверкали на солнце, рассыпая искры.

Площадь была забита людьми. Большинство горожан и многие сельские жители, узнав об отправке на фронт своих отцов, сыновей, супругов и возлюбленных, пришли проводить их.

Вот командир зычным голосом приказал новобранцам присягнуть перед богом, что они будут верны императору и, если понадобится, отдадут за него жизнь.

По этой немецкой команде чехи в мундирах защитников Габсбургской империи подняли руки, — руки, оставившие работу в мастерских, лавках, полях, хлевах, — и священник, держа серебряную чашу и облатку, благословил их. В облатке, в этой круглой белой лепешечке из муки с Плигаловой мельницы, было воплощено тело господне, плоть Иисуса Христа, сына божьего, того, кто, как нас учили, пришел в мир, чтобы искупить грехи человеческие и принести вечный мир людям. А сейчас, волею императора и его ставленника в Ранькове, фон Фогельзинга, а также окружного начальника и всех их подчиненных, тот же бог благословлял смертоносное оружие...

Солдаты и многие зрители, особенно дамы, вышедшие на вечернюю прогулку, опустились на колени и крестились, шепча молитву.