Пламя и ветер

Учиться для того, чтобы стать дежурным по станции, или почтовым служащим, или учителем и, в свою очередь, муштровать гимназистов так, как сейчас муштруют нас самих, превращать молодежь в то, чем станем мы? В податных и почтовых чиновников! Стать писарем в суде — если не удастся карьера, — или адвокатом там же — если получишь юридическое образование, — адвокатом, который за деньги норовит обелить воров, изобразить их честными людьми.

— Чтобы стать марионетками габсбургского режима, прислужниками нашей буржуазии! — восклицал Петр, усердно читавший социал-демократическую «Зарж» и «Право лиду»[50], которые ему давал Густав Розенгейм.

Франтишек Гарс сначала относился к этим разговорам очень недоверчиво. Петр и Владимир были начитанны, а что знал он, Франтишек, о книгах и о мире? Молча он прислушивался к спорам, иной раз очень пылким, и мысли тяжело перекатывались у него в голове, как каменья в быстром потоке.

Потом вечно голодный Франтишек начал что-то записывать и однажды, к удивлению товарищей, объявил им, что все они безбожники и надо открыть им глаза на истину. Именно бог, не церковный, не где-то на небесах, а в каждом из нас, и есть подлинный источник духовной силы. Он, Франтишек, написал об этом реферат и принесет его в ближайшую субботу.

Владимир и Петр старались доказать товарищу, что бесполезно рассуждать о том, кто создал мироздание, а нужно понять, что мир далек от совершенства потому, что не бог, а люди его так устроили. Бога нет уже потому... ну, просто потому, что он не мог бы допустить войн, не мог бы допустить, чтобы большинство людей работало на богачей, на аристократию, на содержание армии. Армия будет сражаться с противником? А кто, собственно, этот противник? Тот, кого государь император объявил своим врагом? А государство? А церковь? Разве они за нас? Нет, это силы, которые мы сами создаем, действуют против нас, против народа!.. Грехи — это выдумка попов и монахов для того, чтобы запугать народ, чтобы люди не бунтовали. Мол, бойтесь бога, он потом вознаградит вас за послушание вечным блаженством на небесах.

— Какие у тебя, Франта, есть доказательства того, что существует загробная жизнь? Где находятся рай и ад? Религия, вера в бога годится для дурачков, а не для разумных людей! — заключил Владимир.

Гарс схватился за голову и завопил так, словно его сажали на кол. Впервые друзья видели его в таком возбуждении. Несмотря на позднее время — была уже ночь, — он собрался и убежал домой.

В школе он появился только через неделю и сказал, то лежал в горячке. Товарищи не узнали его — уже без бородки, гладко выбритый, бледный и заметно похудевший, он выглядел лет на десять моложе.

— Свиньи! — крикнул он, завидя Петра. — Вы меня лишили самого дорогого!

— Как так — лишили? Ты сам виноват, если жалеешь. Зачем же ты позволил лишить себя? Ты все еще говоришь как священник.

Франтишек не признался товарищам, что бродил эти дни и ночи и почти ничего не ел.

Гимназисты нередко заходили и к Густаву Розенгейму, в его маленькую квартирку, и вели с ним оживленные разговоры, главным образом о театре. Они знали его увлечение, почти страсть к бродячим актерам.

Но охотнее всего они встречались с девушками. Особенно им нравилась Марта Ержабкова и ее подруга Лида Рандова. Даже Гарс, этот старый пустынник, как его называли в классе, вырезал однажды на скамейке ее инициалы — товарищи застигли его за этим занятием.

Вдова Ержабкова снисходительно улыбалась, замечая внимание гимназистов к ее дочери, но не отгоняла их от окна, у которого юноши иногда торчали часами.

Мартичка зачитывалась Тургеневым. Причиной этого была чистая случайность: брат-учитель оставил ей дома «Дым», «Отцов и детей» и «Накануне». Марта сразу вообразила себя Еленой Николаевной Стаховой, женщиной, свободной от мещанских предрассудков, жаждущей чистой любви и жизни, наполненной радостью самоотречения. Она, Марта Ержабкова, тоже полюбит бедного русского студента, полного благородных помыслов о торжестве справедливости во всем мире, и будет помогать ему изо всех сил. Разве Франтишек Гарс не похож на такого героя? Он застенчив, неразговорчив, но в душе его горит великий огонь. А может быть, это Петр Хлум, который знает литературу лучше, чем гимназический учитель родного языка? Или Владимир Скала, нарисовавший в альбоме Лидушки Рандовой цветущую сакуру, японскую вишню, красоту которой описал путешественник Джо Глоуха?[51] Какой прекрасный рисунок! Наверняка Владимир станет художником. Да, он станет художником, как стал Грдличка-младший, но знаменитым, а не таким, как Грдличка, о котором говорят, что он просто мазилка. Владимир будет ездить за границу, в Париж, в Венецию... а она, Марта, станет его женой. Или все-таки женой Гарса?

Свои мечты Марта поверяла Лидушке Рандовой, которая по воскресеньям приезжала домой, к тетке.

Лида была упоена шумной пражской жизнью, возбуждена, словно одурманена ею. Прага казалась ей красочной, блестящей, а родной городок — маленьким, скучным, тусклым, его обитатели серыми, бедными, жалкими.