Пламя и ветер

Лида потеряла родителей еще в раннем детстве. На счастье, у нее была старая тетка Пелишкова, добрая душа, которая приняла близко к сердцу удел сироты и от всей души заботилась о ней; она растила девочку, как в теплице — не дай бог, чтобы на нее ветром подуло. Среди замшелых строений раньковских обывателей домик тетушки Пелишковой походил на нарядную игрушку — маленькие комнатки, чистый дворик, садик за прочной оградой, заросшей сиренью и жасмином. Девочке жилось хорошо, целыми днями играла она под старым орешником, сажала анютины глазки и фасоль, вместе с тетей выращивала цветную капусту, лук и морковь. Вдова жила на средства, оставшиеся после крикливого, но добродушного супруга, да воздаст ему господь на том свете по заслугам — и за доброе, и злое.

Тетушка Пелишкова часто навещала вдову Ержабкову и ее дочерей. Ох, и чертенок же была эта Марта, такая непоседа, вечно они шептались с Лидушкой и прыскали со смеху.

— Вы чего смеетесь? — почти сердито спрашивала старая тетка. — Ну-ка, скажи погромче, Мартичка, нам с твоей мамой тоже интересно послушать.

Но где там, разве Марта скажет! Знай смеются вдвоем.

Лида была набожная девочка, в костеле она подавала нищим, чтобы молились за ее мать, и сама всегда читала молитву перед сном вместе с тетей.

Однако, попав учиться в Прагу, она забыла о благочестии и на каникулы привозила с собой книги, в которых, сколько ни читай, не найдешь таких героев, как Петронил и злой Дитрих, а написано только о безумной любви. Тетя боялась, как бы такое чтение не испортило племянницу, и ревновала к этим книгам почти так же, как к нехорошим молодым людям, которые ухаживали за Лидушкой. Однажды, посоветовавшись со священником, она даже решила отдать племянницу в монастыркую школу, но Лида все-таки упросила старушку не делать этого. Она с ужасом думала о монастырской скуке и пригрозила тете, что все равно сбежит оттуда. Ей хочется ходить на танцы, встречаться с молодыми людьми, развлекаться, как другие, например Марта Ержабкова.

Хотя Лида любила и уважала тетю, она с удовольствием думала о том времени, когда наконец станет независима и будет сама себе хозяйкой. Но это время, увы, еще далеко; Лидушка боялась, что пока оно наступит, она отцветет и останется старой девой.

5

Грусть, безмерная грусть заполняла иногда Мартино сердце. О чем она грустила? Этого она не могла сказать даже своей лучшей приятельнице Лидушке, за которой начал ухаживать — представьте себе! — Петр Хлум.

Им владели нежные чувства к Лидушке, но, едва он встречался с ней, они сразу угасали, и он как-то смущенно и удивленно смотрел на розовые щечки и короткий носик девушки. Так это она — видение, о котором он грезит, глядя на звезды и вдыхая утренние ароматы?

Петра мучили сомнения.

Задами он выходил к забору садика, заросшему сиренью и жасмином, и усаживался, якобы читая книгу или готовя уроки. Лида вскоре замечала его и прибегала. Она нерешительно протягивала руку между планками забора и, зардевшись, брала у Петра томик стихов. Только, ради бога, чтобы не знала тетя!

Когда ей удавалось улизнуть от тетки, она гуляла с Петром за городом. Но недолго, — полчасика, часок — дома она говорила, что была у подруги.

Лида охотно слушала рассказы Петра и смеялась так, что у нее подпрыгивали косы. Иной раз Петр молчал и думал о чем-то своем. Тогда Лидушка потихоньку напевала. Ей приятно было и молчать с ним вместе. Она любила Петра робко, упоенно, до слез. По ночам его образ тревожил ее, жар пылал в груди, колотилось сердце, в висках стучала кровь. Девушка долго не могла заснуть, лежала, сжимая виски руками.

Глядя на поношенный костюм Петра, она вспоминала, как он, еще мальчиком, развозил хлеб на собачьей упряжке, как ходил от дома к дому, стучался и детским голоском предлагал свой товар.

Она подумала о его скудных ужинах и сказала нежно:

— Не курите так много, Петршик, берегите себя.

Это уменьшительное имя прозвучало для Петра, как сладостный звон родных бубенцов.

Сегодня он снова пришел к забору и, когда Лидушка подала ему руку, сунул ей записку.

В этот момент девушку позвала тетя:

— Лидушка, к тебе пришли!

И она услышала быстрые шаги Марты Ержабковой. Лида готова была провалиться сквозь землю: Петр не ушел вовремя. Марта его заметила, тайна больше не тайна.

— Кто это был? Петр? — Марта засмеялась и сказала укоризненно: — Что ж ты мне раньше не сказала, что встречаешься с ним?

— Это только вторая встреча, — соврала Лида. — И вообще он какой-то странный: дал мне почитать стихи, а сейчас пришел за ними. — Она зарделась.

— Чьи стихи? Дай-ка я угадаю, Махара?

— Антонина Совы[52]. Я их не поняла, сознаюсь откровенно. — Лида уставилась голубыми глазами в лицо Марты. — Ты не скажешь тете? Она бог весть что подумает.

— Ни за что! Можешь на меня положиться. Ты же знаешь, что и я встречаюсь с... (О боже, кого же придумать?) со Шкалоудовым, с этим пражанином, будущим учителем. Он за мной ужасно ухаживает! Здоровается чуть не за версту, шляпой пол метет! Я с ним... буду встречаться. Разве я тебе не говорила?