Мы обошли стол Ла Шонды и увидели их. Правда, поначалу я их не заметил. Единственное, что я видел, было растение. Не было больше вялого, потрепанного жизнью маленького плюща в горшочке. На Парк Авеню Саут переехал бразильский тропический лес. Он был повсюду.
— Риддли, — сказал Кентон с явным облегчением. — Сандра.
— Что ты здесь делаешь, Риддли? — Спросил Гелб. — Я думал, ты… собираешься вернуться только в середине следующей недели.
— Мои планы изменились, — сказал я. — Я сошел с поезда меньше часа назад.
— А что случилось с твоим акцентом? — Спросил Портер. Он стоял там с этим сумасшедшим растением, растущим вокруг его ног, ласкающим его лодыжки, Боже ж мой, и смотрел на меня с подозрением, как на какого-то жука. На меня смотрят с подозрением!
— Точно, — выдохнула Сандра. — Вот в чем дело.
Я высвободил руку из ее хватки, чувствуя, что мне могут понадобиться мои пальцы в разумном рабочем состоянии еще до окончания рабочего дня. Картина (во всяком случае, часть) прояснилась в моей голове: что-то вроде немого кино. Кое-что я получал от них, а кое-что — от Зенита.
Подозрение исчезло с лица Херба Портера. Его беспокоило только отсутствие акцента, а не я. То, что я чувствовал, стоя среди этого зеленого безумия, было чувством семьи, чувством всего, чего мне не хватало в Алабаме, и я это принял. Вдали от плюща еще можно сомневаться, не доверять. В пределах его влияния? Никогда. Это были мои братья, а Сандра — сестра (хотя в этом случае отношения между ней и мной, по общему признанию, кровосмесительные). А плющ? Отец наш небесный, какими же красками играл Зенит. Но краски — белые, черные, зеленые — были в тот момент для нас не важны. Сегодня днем мы были одни против всего мира.
— Я бы не стал заходить к тебе в кабинет прямо сейчас, Сандра, — сказал Роджер. — Мистер Детвейлер сейчас находится в твоей резиденции. И он явно не красавец.
— С генералом? — спросила она.
— Плющ позаботился о нем, — ответил Джон, и в этот момент Зенит сплюнул, возвратив остатки Хекслера, видимо решив, что не сможет их переварить, возможно, передавая их прямо из задней части офиса. Вещи упали на ковер с дождливым металлическим звоном. Там были карманные часы, цепочка, на которой они были (из трех частей), пряжка ремня, очень маленькая пластиковая коробочка и несколько крошечных кусочков металла. Херб и Билл подобрали все эти вещи.
— Боже мой, — сказал Билл, глядя на коробку. — Это его кардиостимулятор.
— А это хирургические булавки, — сказал Херб. — Те самые, которые ортопедические хирурги используют, чтобы соединить кости.
— Хорошо, — сказал Уэйд. — Давайте предположим, что растение позаботилось о трупе генерала. Думаю, ясно, что мы можем избавиться от его остатков… аксессуаров… без каких-либо проблем, мы должны выбрать, каким способом это сделаем. И от дипломата Детвейлера тоже.
— Как ты думаешь, что в нем? — Спросила Сандра.
— Я не хочу этого знать. Вопрос в том, что делать с его телом. Официально заявляю: Мы не должны скармливать его растению. Я думаю, что он уже получил все… все необходимое для развития питание.
— Все, что он посчитал для него безопасно, — сказал Джон.
— Может, даже чуть больше, — добавил Билл.
Я должен вмешаться в эту дискуссию, но только для того, чтобы сказать то, что хотя я представляю все это разговором вслух, большая его часть сводилась к диалогу разумов. В любом случае, я не могу вспомнить, что было чем, и не знаю, как выразить разницу. Я даже не уверен, что это имеет значение. Что я помню наиболее отчетливо, так это чувство абсурдного счастья. После девяти месяцев работы с метлой или почтовой тележкой я присутствовал на своем первом редакторском собрании. Потому что разве не этим мы занимались? Редактированием ситуации или подготовкой к этому?
— Мы можем вызвать полицию, — сказал Роджер, и когда Билл и Джон начали протестовать, он поднял руку, чтобы это прекратить. — Я просто формулирую мысль. Они ведь не увидят растение, мы это знаем точно.
— Но они могут его почувствовать, — сказала Сандра, явно встревоженная. — И Роджер…
— Зенит может решить пообедать одним из них, — закончил я за нее. — «Филе де флик»[266], особенное блюдо дня. Возможно, он просто не сможет сказать себе — нет. Зенит может быть нашим другом, а может, и нет, но, по своей сути, он людоед. Нам следует об этом помнить.
Должен признаться, то, как Херб Портер посмотрел на меня, это просто бальзам на душу. Как будто во время посещения зоопарка он услышал, как одна из обезьян начала декламировать Шекспира.
— Давайте перейдем к делу, — сказал Джон. — Роджер, можно мне?
Роджер кивнул в знак согласия.