По чунским порогам

Основным нашим занятием до сих пор было безделье. Но в такую жару даже бездельничать лень. Так бы и растаять на солнце… или, наоборот, раствориться в прохладе реки. Течение до того спокойное и плавное, что кажется, лодка стоит неподвижно. И только уползающие назад отлогие в сочной зелени берега убеждают в обратном. Надоедает отмечать и наносить на карту все изгибы реки. И мы прощаем картографу наше давнее происшествие с Тятькиной и Укаром. Очевидно, и он так же томился, плывя в лодочке по этой великолепной реке, и не поднялась у него рука записать своевременно тот или иной поворот.

В носу лодки, на штативе от фотоаппарата, мы укрепили обычный карманный компас, а посредине и в корме поставили две вешки, чтобы легче было определять изменение направления. Сейчас для защиты от солнца мы натянули между вешками одеяло. И наша лодка напоминает разрушенный в морской битве фрегат.

— А знаешь, Сережа, — распластавшись в одних трусах на середине лодки, вялым голосом говорит Миша, — а ведь наша работа получается очень неточная. Если бы мы периодически определяли долготу и широту, тогда дело другое…

— Ну, так в чем же дело? Давай будем определять.

— А ты умеешь?

— Я-то? Конечно, умею. Таблиц только нет.

— Каких таблиц? — и в голосе Миши слышится ехидство.

— Каких? А этих… как их… логарифмических.

— Ну-у!.. Мне помнится, тут нужны совсем другие таблицы. Потом хронометры, секстант…

— Эй! Чай пить заезжайте! — вдруг доносится с берега звонкий девичий голос.

Милая девушка, какой чудный и, главное, своевременно поданный голос…

Она стоит под яром, ухватившись одной рукой за куст черемухи, а другой помахивает берестяным туеском.

— Заезжайте на помощь, сено грести, — продолжает девушка. И сама смеется непонятно чему. Видимо, день удался сегодня такой погожий.

— Поехали? — спрашиваю я, решительно поворачивая лодку к берегу.

— Факт, — соглашается Миша. — Только куда ты? Сначала давай на ту сторону.

— Вот те на! Почему?

— Ну… не видишь… я же в трусах одних. Надо одеться…

Но девушка все слышит, хохочет еще веселей и предупредительно повертывается к нам спиной.

— Откуда плывете? — спрашивает она, когда лодка с ходу врезается в песок и мы выбираемся на берег. И тут же решает: — Из города, верное слово, из города. Ну, что там?

— Да так, вообще, — очерчиваю я в воздухе рукой огромный круг.

— Вот это понятно. Тогда пойдемте обедать.

И, по пути выкладывая все городские новости, мы шагаем с ней вместе к просторному, прохладному, пахнущему дымком и завядшей травой балагану.

Возле него, рассевшись прямо на земле — калачиком ноги, — обедала бригада колхозников. Обедали торопливо: день выдался жаркий на славу, гребь сохла хорошо. Нас встретили шумными возгласами:

— Ай да Груня! Где это ты молодцов таких подцепила!

— Из воды, что ли, вытащила?

— Нет ли там еще?

И тут же усадили «за стол». Уплетая маслянистую, зернышко к зернышку, круто сваренную гречневую кашу, мы сразу приступили к делу — стали расспрашивать, не видали ли косцы наших товарищей.

— На плоту?

— Да… на плоту.

— Проплыли недавно. Трое или четверо.

— А сколько было с ними собак? — спросил я осторожно.

— Собак не заметили.

Мы с Мишей переглянулись.

— Они? Ясно?

— Они! Ну и пусть плывут на своем плоту — мы теперь нарочно торопиться не будем.

— Значит, грести нам вправду поможете? — лукаво щурясь, спросила Груня.

— Поможем! Двое за одного сработаем!

— Как? Как? — захохотали колхозники.

— Двое… ой!.. Каждый за двоих сработает. Нам сено грести не впервой.

— Да? И копнить умеете?

— Все умеем!

— Ну и ладно, — одобрительно сказал бригадир, вставая. — Вот вам урок: до вечера скопнить на пару двадцать копен. Груню прикрепляю подгребальщицей.

Сено пересохло, крошилось, мелкая труха сыпалась нам за воротники. Распаренные жарой и непривычной для нас работой, мы с Мишей носились вдоль валков, набирая кудлатые навильники и поглядывая, как соседи наши выкладывают копны. Всюду вдоль берега реки, куда только хватал глаз, тянулись бескрайние луга, и всюду кипела работа. Копны стояли красивые, ровненькие, как шашки на доске перед началом игры. Кой-где уже метали зароды, огромные, похожие на двухэтажные дома.

— Которую кладешь? — на ходу крикнул мне Миша.

— Кажется, пятую.

— Здорово! А я только четвертую.

Тогда я остановился и пересчитал свои копны. Собственно говоря, и считать было нечего: на моем участке топорщились две неуклюжие, кособокие копны, я заканчивал третью…

— Ничего не понимаю, — развел я руками. — Где же остальные?

Груня опять засмеялась и так посмотрела, что я почувствовал, как горячий пот ручейком побежал у меня по спине. А она, работая граблями, будто играя, затянула протяжную песню. Ее дружно подхватили, и песня понеслась над лугами широким разливом. Откликнулись даже те, что далеко от нас метали зарод. Запели и мы. Не зная слов песни, выводили ее несложный мотив. И сразу как-то легче, свободней задвигались руки.