По чунским порогам

Под первыми лучами солнца миллиардами мелких огней на кустах сверкает роса. Гнуса как не бывало. Будто он нам приснился во сне. По берегу спокойно бродит стадо коров, едва помахивая хвостами. Это знаменитые, по здешним местам, малорослые, но высокоудойные «чунарки».

Безо всякой цели спросили пастушка, мальчика лет десяти, как называется эта деревня, как называется следующая и далеко ли до нее.

Он подтвердил, что это — Тахтомай, что следующая деревня Ганькина, за ней Булбунское и что до Ганькиной от Тахтомая двадцать четыре километра, а до Булбунского сорок восемь.

После проведенной в таких муках ночи нас клонило ко сну. Утро загоралось ласковое, чудесное. Разбить о камни или опрокинуть где-либо нас не могло — река совсем что озеро — и мы улеглись спать прямо в лодке.

И вдруг — толчок. Вскочили. Оказывается, лодку прибило к берегу. Кругом опять луга и луга. Спросонья нас знобило. Чтобы согреться, мы налегли на весла. Через час усердной работы подъехали к деревне — видимо, Ганькиной.

Переправив на другой берег реки целую ватагу девчат, должно быть на покос, возвращался обратно перевозчик.

— Эй, дядя, — окликнул я, — что, до Булбунского далеко?

— Рекой пятьдесят километров, — помахивая двуперым веслом, ответил он.

— Как пятьдесят! — удивился я. — Да нам еще в Тахтомае говорили, что сорок восемь.

— А я вам где говорю? Конечно, не спорю, может и сорок восемь…

— Так это — какая деревня?

— Тахтомай!

— Тахтомай? А выше была какая деревня?

— Балтурина.

— Да нет, Балтурина — ниже.

— Вы что, с ума спятили? Между Балтуриной и Тахтомаем нет ничего.

Мы прекратили бесполезный спор. Присниться деревня нам не могла. Очевидно, он сам спятил или просто смеялся над нами.

Проверить! Проверить надо его. Спросили у женщины, полоскавшей белье немного поодаль:

— Скажите, тетя, это какая деревня?

— Это? Филькина, родные.

(Ну, так и есть! Коварный перевозчик, как зло он смеялся над нами!)

— А что, до Ганькиной далеко?

— Вот не скажу. Путем сама не знаю. Километра двадцать четыре, вроде, считают.

(Что за чертовщина! От Тахтомая двадцать четыре и от Филькиной двадцать четыре!)

Что ж, может быть и в самом деле женщина не знала точного расстояния, и Ганькина где-нибудь здесь, за поворотом? Но мы потеряли счет поворотам, а Ганькиной все не было.

Весь день мы ездили вокруг одной и той же горы, возле которой стояла Филькина. Подъезжали к ней то справа, то слева, то сзади, потом опять слева и справа, только, кажется, снизу и сверху не осмотрели ее.

И наконец, уже на закате, приехали в Ганькину.

Здесь мы твердо решили добиться истины. Поднялись в деревню. Возле ближнего к реке дома, приспособив кусок рельсы вместо наковальни, два старика зубилом вырубали из толстого железного листа какие-то узкие, длинные, довольно-таки замысловатые лопатки.

— Здравствуйте!

— А? Здравствуйте!

— Скажите, сколько отсюда до Тахтомая?

— А вы откудова плывете?

— Из Нижнеудинска.

— A-а! Далеконько. Там у меня сын работает директором в «Заготзерно».

— Да? Так сколько же до Тахтомая?

— До Тахтомая? Да километра, что ли, двадцать четыре.

(Что за диво! Оказывается, неправду нам сказали и пастушок и женщина, а перевозчик был прав.)

— Так. А до Балтуриной?

— До Балтуриной? Тут побольше. Однако, сорок пять.

(Нет! Выходит, врал перевозчик… или, нет… пастушок… хотя, нет… Словом, пропало километров двадцать пути и одна деревня!)

— Ну, хорошо, — начал я снова, — тогда до Булбунского сколько?

— До Буйбука? Да тоже километров двадцать, двадцать четыре…

(Вот карусель! А может быть, и эти старички потешаются над нами?)

— Да сколько же до Филькиной тогда?

— Тьфу тебе! Тьфу! Вот заладил: «Сколько да сколько»! Ну, говорят — двадцать четыре.

(Что за наваждение! Куда ни кинь — кругом двадцать четыре).

— Вы не сердитесь, пожалуйста. Ведь интересно же! Давайте разберемся по порядку. От Тахтомая до Филькиной сколько?

— Вот те на! Сколько! А сколько у тебя от перста до пальца? Одна ведь это деревня, только называется по-разному.

— Од-на? Н-ну, н-нет… Не говорите… Две! Сперва мы, точно, Тахтомай проехали, а в Филькину только часа через три доплыли.

— Ну, так оно и есть! Сначала с задов ее посмотрели, а потом петлю сделали, мыс длинный обогнули да в деревню уже с лица и въехали. Так. Право, так!

Вот она, истина! Нас, оказывается, «затмил» сон, и мы потеряли ориентировку.

На реке плеснулся таймень. Он так свирепо ударил хвостом по воде, что круги широкими кольцами разбежались по всему затону.

— Эх, эт-та да! — крутнул головой один старичок. — Ничего себе — рыбинка! Наживить бы якорек (удочка с тремя крючками, связанными в виде якоря) живым ельчиком, нето бурундуком — должно, поймался бы.