По чунским порогам

— Ты думаешь? — ответил он таким голосом, каким, вероятно, в свое время сказал Юлий Цезарь: «И ты, Брут?»

Я не мог этого вынести. Вспомнились наши, порой тревожные, порой комичные, но всегда прекрасные ночевки у костра, в лесу, на свежем воздухе. Мы горячо пожали руки гостеприимным старичкам и побежали вниз, под гору, к лодке.

БОЛЬНО ПОБИЛ ПРОКЛЯТЫЙ «ТЮМЕНЕЦ»

И опять река делает бесконечные петли.

От Ганькиной до Булбунского сухопутьем двенадцать километров. Как раз на середине пути стоит деревушка Казыциноминская. По реке же до Казыциноминской не менее пятнадцати километров, а до Булбунского — все двадцать пять. Не удивительно, что мы плыли до него целый день.

А цепи гор становились все ближе, и луга уступали место лесам — пока еще по большей части лиственным. Стали вспоминаться давние разговоры о грозных низовских порогах, и стало тревожнее на душе. Отсюда в Нижнеудинск все равно уже не вернемся, значит, путь один — вперед!

Наверное, пороги где-нибудь близко. Мы решили найти «языка». Заехали в Булбунское. Искать не пришлось. Не успела лодка ткнуться в берег, к ней уже подошли двое мужчин.

— Ваши документы? Кто вы такие? — вместо приветствия спросил один из них.

— А вы кто такой?

— Приемщик заготпункта.

— Ваши документы?

Приемщик заготпункта опешил. Он даже не нашелся сразу, что сказать, и, только погодя немного, вымолвил:

— Да вам-то зачем же мои документы?

— А вам зачем наши?

— Вас я не знаю. Откуда вы?

— Из Красноярска.

— А-а!..

Он больше ничего не стал спрашивать, будто слово «Красноярск» было для него магическим или сразу, как рентгеновские лучи, делало нас прозрачными. Присел на борт лодки, пощупал пальцами конопатку и попросил бумажки на закурку. Мы ему безжалостно отказали, разъяснив, что зря он нас принимает за курильщиков. И тут же перешли к главному:

— А что, товарищ приемщик заготпункта, до порогов еще далеко?

— Порядочно. Вот восемнадцать километров до Неванки, да от Неванки двадцать километров до Хиванки, да за Хиванкой еще семь километров до первого порога.

— Ну, и как они?

— Да нехорошие пороги. Первый, «Тюменец», — еще ничего, а второй, «Ашимор», — хуже. Камней много в нем.

— Так. А до Енисея больше не будет порогов?

— До Енисея? Вот не скажу. Не бывал там. Знаю, будут еще петропавловские пороги. Только там вы не пройдете.

— Почему?

— Утесы. Справа — утес. Слева — утес. Вверх — дыра в небо, а внизу — щетка камней. Пусти в порог бревно — мочалу из него сделает.

— Можно берегом, в крайнем случае, обтащить, — заметил я.

— Берегом! Говорят вам: утесы. Где же там берегом пойдешь? По утесам вам месяца на два обтаскивать хватит.

— Ну, проплывем серединой.

— И не думайте лучше, захлестнет. Волна страшная.

— Так что же нам делать? Не ждать же зимы?

— Зачем зимы ждать? Вот в Неванку приедете, проводника возьмите. Там старичок есть такой, Павел Бурмакин, он вот с этаких лет по порогам провожает, еще купеческие лодки с товарами важивал: не слыхать, да нет, не слыхать было, чтобы Павел Бурмакин утопил или подмочил когда товары. Заплатите полишнее ему…

— Ну, а вдруг он не поедет?

— Поедет. Скажите, зять, мол, ваш просил проводить.

Все теперь стало ясно.

Поэтому мы даже и не заехали в Неванку. Остановились ниже, километрах в десяти, на чудесном отлогом берегу, сухом и поросшем травой. У самой воды тянулась полоска ровной, как подобранной, гальки. После грязных, неприглядных берегов не верилось, что мы плывем по одной и той же реке.

Ночью, конечно, лил дождь. Утром — тоже. Ехать в такую сырость не хочется. Сидим в балаганчике, варим варенье из красной смородины, с вареньем печем пироги.

— А жаль, что нет с нами Володи, — говорит Миша, ловко переворачивая на шипящей сковородке пироги. — Он все-таки хороший геолог, а скоро начнутся горы, и кто знает, чего только в них нет: может быть железная руда или жильное золото, алмазы…

— И вообще, знаешь ли, — вторю ему я, — профиль нашей экспедиции становится все менее ясным. Карту как следует мы, конечно, без инструментальной съемки не проверим, наврем еще больше, чем было. Разве что определим возможности судоходства, — и я печально посмотрел на наше мокнущее под дождем судно…

— А пусть даже проплывем, и только. Как будто это ничего не значит, а если вдуматься, мы новый путь прокладываем. Ну, кто до нас путешествовал — именно, путешествовал, — по Чуне? Никто. Мы самые первые. Была Чуна на карте «белым пятном»…

— Говорить «пятно» о реке как-то неудобно…

— Хорошо… Была Чуна белой ниточкой…

— Мм… В том-то и дело, что черной ниточкой.

— Ладно. Дело не в словах, а в существе. Ермак тоже не был геологом и географических карт с собой не возил, а путь в Сибирь указал. И пошли потом по его стопам и геологи, и географы, и промышленники… Вот напишем книгу, как мы первые плыли по чунским порогам, и оправдаем замысел своей экспедиции. Покорить Чуну — это не так просто.

И два новых Ермака, покорители Чуны, наевшись до отвала пирогов с красной смородиной, улеглись спать, рассуждая, какой поток туристов хлынет на Чуну после того, как они из нашей книги узнают о всех ее прелестях.