По чунским порогам

Невзирая на дождь, мы на ночь поставили сети в малюсеньком затончике, поросшем водорослями. Каково же было наше удивление, когда наутро мы выбрали улов: четыре окуня и девять сорог — и все невиданных размеров. Окуни казались прямо какими-то чудовищами: зеленые, горбатые, с павлиньей раскраской колючих спинных плавников. Такой улов нас ошеломил — хоть лишних в воду выпускай обратно. Едва-едва за весь день мы справились с двумя окунями, благо, шел непрерывный дождь, и вся наша деятельность только и сводилась к приготовлению пищи.

Через день погода прояснилась, и мы поплыли дальше.

Еще до Неванки горы стали подступать к реке, вытягиваясь вдоль нее с обеих сторон. Пошли сосняки, пихтачи и — пока отдельные — стали попадаться лохматые кедры. Долина сузилась до двух-трех километров. Течение стало быстрее. Потом горы подошли вплотную. Не стало открытых, широких лугов. Редко-редко где промелькнет лужайка или околочек березника. Бор и бор. Везде: на отлогих берегах и на вершинах утесов. Это начались отроги горного хребта Хариха. После однообразия лугов так свеж и приятен этот дикий пейзаж.

Вдруг слева открылась разрезанная рекой гора — и диво: она блестит на солнце всеми цветами радуги. И ее сходство с радугой усиливает геологическое строение напластований — они изогнулись правильным полукругом. Но что за порода? Это не песчаник, не глина. И в то же время мягкая, смоченная водой, она легко растирается между пальцами. Оттенки от ярко-желтого до бордового мы объясняем присутствием железа, а синий — вернее, голубой и зеленый цвета нам непонятны, и мы вновь с сожалением вспоминаем геолога Володю.

Течение между тем становится быстрее и быстрее, и скоро мы проходим Хиванку, селение в пять-шесть дворов. Значит, скоро будет порог…

Мы уже отвыкли от них и с волнением прислушиваемся к шумам реки. Мы знаем голос порога, его не смешаешь ни с чем.

Вдруг Миша вытянул шею.

— Роет, — глухо сказал он.

— Роет, — повторил и я.

Говорят, в этом пороге где-то утонул Василий Тюменец, атаман вольной казацкой дружины, на челнах пробиравшийся в эти, по тем временам неведомые, края. Предание сохранило об этом случае память. Подробностей никаких. Была, наверное, и легенда, да постепенно забылась. Осталось в устах только имя атамана. И то замечательно. Как ни говори — триста лет. Назовут ли нашим именем какой-нибудь порог, если мы утонем?

Порог «Тюменец» узкий, но слив воды у него настолько крутой, что с полным правом он может быть назван водопадом. И вообще, он очень красив. Его окружает дремучий хвойный лес. Темный-темный, с космами серого моха на ветвях. Перед порогом, остановленная грядой камней, Чуна разлилась, как круглое озеро, и посреди разлива возвысился поросший красноталом остров. Берега завалены огромными глыбами черного гранита. Дико!

Плавом спускаться через «Тюменец» было немного страшновато, все равно, что, скажем, махнуть через водосброс гидроэлектростанции. Как ни старайся, а перегруженная лодка зароется носом, станет торчком, и первый подпорожный вал ее затопит. А разгружаться не хотелось.

Вырубив длинную, тонкую жердину, я уперся ею в нос лодки, Миша взял бечеву.

— Начали!

Я толкнул лодку жердиной от берега, и ее потянуло в первые ворота между обмытыми, источенными водой камнями. Миша ослабил бечеву, и лодка плавно скользнула через кипящий волнами бурун. Получилось до смешного быстро и просто и до обидного безопасно.

— Оказывается, зря мы вылезали, — заметил я, подводя жердиной лодку ко вторым воротам.

— И зря утонул Тюменец, — отозвался Миша.

А лодка меж тем заплывала в ворота. Но внешний камень был наклонен в сторону берега. Струя воды, ударяясь в него, помимо стремления вперед, еще имела и боковой слив. Поэтому, едва лодка вошла в щель, ее сразу бросило боком на камень и чуть не опрокинуло вверх дном. Я суетливо начал тыкать жердиной в противоположный борт, пытаясь преодолеть силу порога, поскользнулся на мокром камне, потерял равновесие и с размаху грянулся в бушующий поток. Над головой просвистела бечева…

Волной меня тотчас выбросило на берег. Отфыркивая набившуюся в нос теплую пену, я поднял голову. Лодка покачивалась в затончике, а Миша, прыгая по камням, спешил ко мне на помощь.

И тут я почувствовал тупую ноющую боль в левой ноге. Оказывается, падая, я ударился бедром о камень и так сильно, что получил кровоподтек величиной с чайное блюдце. Ковыляя, кое-как я добрался до лодки и уселся делать массаж.

Мне ни с того ни с сего вспомнилась гоголевская «Ночь перед рождеством».

— Больно побил проклятый кузнец Вакула, — сказал я, растирая ушибленную ногу.

— Не кузнец, а «Тюменец», — поправил меня Миша.

— Ну, все равно: больно побил проклятый «Тюменец»!..

ГОРЯЧАЯ ВАННА