По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России

Петровские реформы почти совсем не предполагали заимствование из Европы инклюзивных институтов, а значит, и тех «двигателей прогресса», которые были связаны с зонами автономии (см. выше). По сути, главным двигателем этих реформ был только сам Петр. По этой причине после его смерти реформы остановились, и начался долгий застой. Застой приводит к тому, что экстрактивные институты государства, которые раньше работали на достижение «рывка развития», начинают применяться, в первую очередь, с целью присвоения прибавочного продукта правящей элитой, в результате чего она во многом утрачивает свое значение для решения национальных задач и становится паразитической.

Именно это и произошло после смерти Петра. В отношениях государства к различным сословиям наметился явный дисбаланс пристрастий в пользу дворянства. Если раньше крепостное право было не только инструментом эксплуатации, но и мобилизационным институтом, необходимым для выживания и экстенсивного развития государства, то после Петра эта задача утратила приоритетность, а эксплуатация крестьян помещиками стала его основной функцией.

Идеология «общего блага» была забыта, уступив место установке на достижение блага только одной дворянской элитой. Если ранее состояние закрепощения крестьян можно было трактовать и оправдывать как продиктованное «государственной нуждой» мобилизации, то теперь оказывалось, что оно сохраняется исключительно с целью обслуживания «демобилизованного» дворянства – единственного и отдельно взятого сословия, которому государством было решено вручить гражданское общество, местное самоуправление и все остальные подарки Просвещения.

Указом 1730 года запрещалось дворовым, монастырским слугам и всем крестьянам приобретать недвижимую собственность. Межевая инструкция 1754 года запрещала всем недворянам владеть населенными имениями. В 1731 году крепостным крестьянам было запрещено вступать в откупа и подряды. А в 1734 году – заводить суконные фабрики. Указ 1747 года предоставлял помещикам право покупать дворовых для отдачи в рекруты, а также продавать кому угодно для этой цели своих крестьян. «Дворянин становился полновластным судьей в своих владениях, и его действия в отношении крестьян не контролировались со стороны органов государственной власти, суда и управления»61.

Логическим завершением этих «реформ», пронизанных традициями «пренебрежения земной справедливости» (см. предыдущие главы) стали Манифест о вольности дворянства 1761 года, Жалованная грамота 1785-го, которые к освобождению дворян от обязательной государственной службы добавили еще и переход в их полную частную собственность поместий вместе с проживающими на них крестьянами. Иными словами, в 18 веке было сделано максимум возможного для того, чтобы создать такие институты, которые «направлены на то, чтобы выжать максимальный доход из одной части общества и направить его на обогащение другой». Жалованная грамота и другие законы, принятые при Екатерине II, обеспечили формирование экстрактивного государства примерно такого же типа, как в Южной Америке. Никаких принципиальных отличий нет, например, между ситуацией в России после екатерининских времен и на острове Барбадос после его колонизации англичанами. Перепись 1680 года установила, что на острове живут 60 тыс. человек, из которых 38 тыс. – рабы. Большей частью рабов владели 175 сахарных плантаторов. «Их право частной собственности – как на землю, так и на рабов – было отлично защищено». При этом для рабов не существовало никаких инклюзивных политических институтов: две трети населения не имели доступа ни к образованию, ни к возможности заниматься предпринимательством, у них отсутствовали стимулы для того, чтобы усердно работать и развивать свои таланты»62.

Следуя подходам Асемоглу и Робинсона, инклюзивным является только институт всеобщего права частной собственности. Отсутствие частной собственности как таковой – это ситуация, когда процветают экстрактивные институты, связанные с государственной эксплуатацией. Наиболее интенсивная и безжалостная эксплуатация возникает в таких странах, где институт частной собственности является достоянием отдельно взятых социальных групп, а для большей части населения либо не доступен, либо защищен в меньшей степени.

По данному признаку – собственность не для всех – послепетровская Россия может быть поставлена в один ряд с эксплуататорскими режимами не только Барбадоса, но и многих других стран Южной Америки, Африки и Юго-Восточной Азии.

Особенность российского рабства заключается в том, что оно не является феноменом, навязанным извне, а продиктовано логикой российского цивилизационного развития.

Порожденное в процессе мобилизации социума, необходимой для его выживания во времена Московии, рабство сначала служит хорошим подспорьем при Петре, когда оно облегчает задачу еще большей мобилизации, а после него оказывается просто наследием, помогающим существованию и процветанию правящего класса.

Петербургская цивилизация