Паразитическое (экстрактивное) государство, опирающееся на принудительную частную эксплуатацию, является одной из важнейших «новаций», отличающей петербургскую империю в послепетровский период от Московии. Связь с Московией тем не менее здесь очевидна, поскольку данная «новация» из нее органически вырастает. Прямым продолжением Московии являются православие как господствующая идеология и самодержавие как политическая система.
Однако после петровских реформ эти важнейшие «скрепы» помещаются в новую социально-культурную среду, выпадают из контекста цельности и гармонии, которые были характерны для Московии. Главный водораздел между нею и ее петербургской преемницей проходит по линии утраты целостности и перехода к расколу – между модернизированной элитой, образованной (либо полуобразованной) в европейском духе и основной массой населения, остающейся во власти традиционной крестьянской архаики.
Понятие «расколотая» применима к Петербургской цивилизации еще и потому, что этот фундаментальный раскол был не единственным. В дополнение к нему произошел еще и раскол внутри самой элиты, неизбежный по той причине, что «европеизация» носила крайне непоследовательный и противоречивый характер.
Проводя свои знаменитые реформы, Петр боролся не со всем наследием Московии, а только с его частью. Другую часть он укреплял. Он прорубал окно в культуру, военное дело и бюрократическую организацию Европы, что же касается окна в ее политическую организацию и экономическую систему, он замуровывал его не менее рьяно, чем московские цари, тщательно укрепляя самодержавие и крепостничество.
Один и тот же проект – строительство новой европейской столицы – Санкт-Петербурга – высветил обе стороны этого противоречия. С одной стороны, был ярко обозначен новый европейский вектор развития. С другой стороны, европейская столица строилась путем тотальной мобилизации бесправной крестьянской массы. В одном и том же (1702) году была выпущена первая в России газета и утверждена формула подписания прошений к царю «Вашего величества нижайший раб».
Следствием подобной противоречивости стал неизбежный раскол элиты. Одна ее часть продолжала держаться старых «московских» порядков, превращаясь в «охранителей» и консерваторов, другая следовала представлениям об ином общественном устройстве, почерпнутым из мировоззрения авторов западных книг. В дальнейшем произошел еще один раскол – уже в этой второй подгруппе элиты. Он был продиктован различиями в содержании этих книг.
Петр I несет ответственность не только за этот цивилизационный раскол, но и за два его совершенно несопоставимых результата: первый – это выдающийся вклад в мировую цивилизацию, который внесла русская культура 19 века; второй – крах российской монархии и династии Романовых.
Первый результат стал возможен благодаря тому, что русская креативность обрела себя во встрече с европейской культурой. Второй получился из-за того, что русская ментальность не дала русской креативности реализовать себя в базовых структурах европейской организации жизни – экономической и политической. А самодержавие, вместо того чтобы трансформировать эту ментальность, на нее опиралось. В этом и заключалась главная причина отсталости.
Наиболее последовательной попыткой преодолеть эту трагедию были Великие реформы Александра II, включая не только отмену крепостничества, которая как раз не была последовательной, но и реформы образования и судебной системы, а также земской.
Проще говоря, Александр попытался прорубить окно в ту Европу, которая осталась закрытой для петровских реформ.
В отличие от Петра, который осуществлял выборочную европейскую модернизацию, Александр II пытался сделать ее более последовательной и системной. Его борьба с московским наследием была более бескомпромиссной, хотя политическую основу Московии в виде самодержавия она затронуть не осмелилась.
Самым главным врагом реформ было наследие экстрактивного государства, сформировавшегося в 18 веке. Его основной институт, обозначенный выше словами «права собственности не для всех», наложил свой уродливый отпечаток на концепцию и реализацию самой важной – крестьянской реформы. Главное уродство заключалось в самом понятии «выкупные платежи», которые крестьяне должны были платить за свою землю только потому, что за 100 лет до этого Петр III и Екатерина II отдали ее в формальную собственность помещикам.
Еще одним врагом реформ было время, в течение которого большинство населения страны, т. е. в основном крестьянство, должно было почувствовать их позитивные результаты. В ходе затянувшихся, не демонстрирующих внятного результата реформ основные параметры паразитического (экстрактивного) государства сохранялись, а ненависть к нему росла и обострялась.
Напротив, на фоне длительного негативного восприятия несправедливых аспектов реформ, ускоренными темпами осуществлялся синтез ортодоксального менталитета с утопическим социализмом, заимствованным с Запада, что было неизбежно в результате «хантингтоновского» столкновения Московской и Европейской цивилизаций внутри России.