По ком звонит колокол

Вот ты, подумал он, глядя через визир, – верхушка его клиновидной прорези была совмещена с мушкой и неподвижно нацелена в середину груди старшего разъезда, чуть-чуть правее алого значка, прикрепленного к плащ-палатке защитного цвета и ярко выделявшегося на утреннем солнце. Теперь Роберт Джордан думал по-испански, крепко придерживая пальцами предохранитель, чтобы тот ненароком не соскочил и невольно не спровоцировал оглушительную и неудержимую пулеметную очередь. Ты, снова подумал он, вот ты и погиб в самом начале жизни. И ты, и ты, и ты, мысленно он переводил прицел с одного всадника на другого. Но лучше бы этого не случилось. Пусть это не случится.

Он почувствовал, что лежавший рядом с ним Агустин с трудом сдерживает кашель, давясь и судорожно сглатывая. И тут, глядя вдоль отливающего синевой пулеметного ствола, дуло которого едва высовывалось в просвет между двумя сосновыми ветками, и продолжая прижимать предохранитель, он увидел, что старший разъезда повернул свою лошадь и указал на лес, в ту сторону, куда уходили следы Пабло. Туда и направилась рысью вся четверка, а Агустин тихо сказал:

– Cabrónes!

Роберт Джордан оглянулся на выступ, за которым скрылся Ансельмо со своей сосенкой.

Тем временем цыган Рафаэль пробирался к ним между скал с двумя холщовыми седельными сумками; винтовка висела у него за спиной. Роберт Джордан жестом показал, чтобы он пригнулся, и цыган вмиг исчез из виду.

– Мы могли убить всех четверых, – тихо сказал Агустин. Он все еще был мокрым от пота.

– Да, – прошептал Роберт Джордан. – Но, если бы мы подняли стрельбу, неизвестно, что было бы дальше.

В этот момент он услышал стук еще одного камня, скатывающегося со скалы, и быстро оглянулся. Ни цыгана, ни Ансельмо видно не было. Он посмотрел на часы, потом – наверх, где был наблюдательный пост. Простак, держа ружье в горизонтальном положении, без конца поднимал и опускал его резкими рывками. У Пабло фора в сорок пять минут, подумал Роберт Джордан и тут же услышал цокот приближающегося отряда кавалеристов.

– No te apures – не беспокойся, – шепнул он Агустину. – Эти проследуют туда же.

Они показались на опушке леса – колонна из двадцати всадников ехала рысью попарно; как и те, первые, все они были в форме и вооружены: с саблями на боку и карабинами в чехлах у седла; колонна углубилась в лес следом за теми, что проехали здесь раньше.

– Tu ves – видишь? – сказал Роберт Джордан Агустину.

– Этих много, – ответил тот.

– И со всеми ними нам пришлось бы иметь дело, если бы мы перестреляли первую четверку, – очень тихо сказал Роберт Джордан. Теперь сердце у него билось ровно, рубашка спереди промокла от растаявшего снега. В груди образовалась пустота.

Яркое солнце пригревало снег, и он таял на глазах. Роберт Джордан видел, как вокруг древесных стволов образуются проталины, поверхность снега перед пулеметом стала рыхлой и словно бы покрылась кружевным узором: сверху снег растапливало солнце, снизу – тепло, шедшее от земли.

Роберт посмотрел в сторону поста, на котором нес дозор Простак, и тот, скрестив руки ладонями вниз, просигналил: «Никого».

Над уступом скалы показалась голова Ансельмо, Роберт Джордан сделал ему знак: можно подойти. Короткими перебежками от скалы к скале, согнувшись, старик приблизился и распластался за пулеметом.

– Много их, – шепнул он. – Много!

– Деревья больше не нужны, – сказал ему Роберт Джордан. – Лесопосадки закончились.

Агустин и Ансельмо ухмыльнулись.

– Ветки свое дело сделали, а сажать деревья сейчас было бы опасно, потому что эти люди могут вернуться, – возможно, они вовсе не так глупы. – Он испытывал потребность говорить, а это служило у него верным признаком того, что только что миновала большая опасность. О том, насколько велика она была, всегда можно было судить по тому, насколько сильным было его последующее желание поговорить. – Хорошая получилась маскировка, правда? – спросил он.

– Хорошая, – подтвердил Агустин. – Хорошая, чтоб этим фашистам ни дна ни покрышки. Четверых из них мы точно могли бы убить. Ты видел? – обратился он к Ансельмо.

– Видел.

– Ты, – Роберт Джордан указал на Ансельмо, – ты должен теперь пойти на вчерашний пост или на какой-нибудь другой, сам выбери, будешь следить за дорогой и докладывать обо всех передвижениях по ней, как вчера. Мы с этим и так уже припозднились. Оставайся там дотемна. Потом возвращайся, и мы пошлем кого-нибудь другого.

– А следы, которые от меня останутся?

– Иди по кромке стаявшего снега. На дороге будет грязное месиво. Постарайся определить по состоянию колеи, много ли машин по ней проехало, и посмотри, нет ли следов от танков. Ничего другого о том, что происходило на дороге раньше, мы все равно узнать не сумеем.

– Можно мне сказать? – спросил старик.

– Конечно.

– С твоего разрешения, не лучше ли мне пойти в Ла Гранху, порасспрашивать, что там было ночью, и поручить кому-нибудь наблюдать за дневными передвижениями и записывать все так, как ты меня учил. Этот человек мог бы прийти вечером и обо всем доложить, или лучше я сам сходил бы снова в Ла Гранху за его записями.