– Ай да
Пальба, доносившаяся с дальних гор, почти стихла, теперь иногда раздавались лишь одиночные выстрелы.
– Думаешь, все кончено? – спросила Пилар.
– Нет, – ответил Роберт Джордан. – Судя по звукам, которые до нас доносились, их атаковали, но они отбили нападение. Теперь, по моим догадкам, атакующие их окружили и, спрятавшись в укрытии, ждут самолетов.
Пилар обернулась к Простаку:
– Ты. Ты понимаешь, что я совсем не хотела тебя обидеть?
–
– А моим, что ли, не был? – вспылила Пилар. – Слушай, плосколицый, во время войны бывает невозможно высказать то, что чувствуешь. У нас и своих бед достаточно, чтобы брать на себя еще и беду Сордо.
Простак был по-прежнему угрюм.
– Снадобье бы тебе какое-нибудь выпить, – сказала ему Пилар. – Ладно, пошла готовить зайцев.
– Ты принесла мне документы того
– Вот дура, забыла, – ответила она. – Я пришлю с ними Марию.
Глава двадцать шестая
Налет начался в три часа. К полудню снег полностью сошел, и скалы раскалились на солнце. На небе не виднелось ни облачка, Роберт Джордан сидел на камне, сняв рубашку и подставив спину солнцу, он читал письма, найденные в карманах мертвого кавалериста. Время от времени он поднимал голову и смотрел на линию леса, тянувшуюся над открытым склоном, на вершины гор, потом возвращался к чтению. Новых кавалерийских отрядов больше не появлялось. От лагеря Глухого изредка доносились одиночные выстрелы. Но постоянной пальбы не было.
Из воинских документов убитого он узнал, что парень был уроженцем Тафальи, Наварра, сыном кузнеца, что был ему двадцать один год, что он не был женат и служил в Энском кавалерийском полку, что удивило Роберта Джордана, так как, по его сведениям, этот полк действовал на севере. Парень был карлистом и получил ранение в битве под Ируном еще в начале войны.
Может, я даже видел его в Памплоне бегущим по улицам впереди быков во время ярмарки, подумал Роберт Джордан. На войне всегда убиваешь не того, кого хотел убить, сказал он себе. Ну, почти всегда, мысленно поправился он и обратился к письмам.
Первые из тех, что он прочел, были весьма сдержанными, очень аккуратно написанными и почти полностью посвященными местным новостям. Это были письма от его сестры, из них Роберт Джордан узнал, что в Тафалье все в порядке, отец здоров, мать – как всегда, правда, немного жалуется на боли в спине; сестра выражала надежду, что он тоже здоров и особая опасность ему не грозит, а также радость по поводу того, что он бьет красных, чтобы освободить Испанию от марксистских орд. Далее следовал список тафальских юношей, погибших или тяжело раненных после ее последнего письма. Убитых было десять. Очень много для такого маленького городка, как Тафалья, подумал Роберт Джордан.
Судя по письмам, сестра парня была очень набожна, она сообщала ему, что молится святому Антонию, деве Марии Пиларской и другим пресвятым девам, чтобы они хранили его, и просит его не забывать, что он также находится под защитой Святого Сердца Иисусова, которое, она верит, он носит постоянно на груди против собственного сердца, потому что бессчетное число раз – эти слова были подчеркнуты – доказано: оно обладает способностью останавливать пули. За сим она, Конча, всегда остается его любящей сестрой.
Это письмо немного замусолилось по краям, Роберт Джордан аккуратно вложил его обратно между воинскими документами и развернул следующее, написанное менее старательным почерком. Оно было от
Похоже, на сегодня я свое доброе дело уже совершил, сказал он себе. Да, думаю, совершил, повторил он.
– Что это ты там читал? – спросил его Простак.
– Документы и письма того
– Я не умею читать, – сказал Простак. – Есть там что-нибудь интересное?
– Нет, – ответил Роберт Джордан. – Это личные письма.
– А как дела там, откуда он родом? По письмам можно понять?
– Похоже, все более или менее нормально, – сказал Роберт Джордан. – Среди его земляков много убитых. – Он посмотрел вниз: после того как стаял снег, маскировку пулемета пришлось немного подправить, сейчас она выглядела вполне убедительно. Роберт Джордан обозрел дальние окрестности.
– Из какого он города? – поинтересовался Простак.
– Из Тафальи, – ответил Роберт Джордан.
Ладно, сказал он себе, если кому-нибудь от этого станет легче, я сожалею.
Не станет, ответил он сам себе.
Ну, так и нечего нюни распускать, брось это, велел он себе.
Хорошо, уже бросил.