По ком звонит колокол

Но бросить вот так, сразу, было отнюдь не легко. Скольких же ты убил? – спросил он себя. Не знаю. Считаешь, что у тебя есть право убивать? Нет. Но приходится. А сколько из тех, кого ты убил, были настоящими фашистами? Очень немного. Однако все они – враги, потому что принадлежат той силе, которой мы противостоим. Но ведь наваррцы нравятся тебе больше, чем уроженцы любой другой области Испании. Да. А ты их убиваешь. Да. Не веришь – спустись в лагерь, посмотри. Разве тебе не известно, что убивать – неправильно? Известно. Но ты все равно это делаешь. Да. И ты по-прежнему безоговорочно веришь, что твое дело правое? Да.

Да, правое, повторил он себе без особого энтузиазма, но с гордостью. Я верю в народ и в то, что он имеет право сам управлять собой по своему выбору. Но ты не должен оправдывать убийство, напомнил он себе. Ты обязан делать это, когда возникает необходимость, но не должен это оправдывать. Если ты поверишь в свое право убивать, можешь считать, что все твое дело неправое.

И все же, как ты считаешь, сколько людей ты убил? Не знаю, не хочу вспоминать. Но ведь ты знаешь? Да. И сколько же? Точно сказать не могу. Когда эшелон взлетает на воздух, гибнет много народу. Очень много. Но сколько точно – я знать не могу. А сколько тех, про кого знаешь точно? Больше двадцати. И сколько из них были настоящими фашистами? Наверняка двое. Потому что мне пришлось расстрелять их, когда мы взяли их в плен в Усере. И ты ничего не имел против? Нет. Но и не можешь сказать, что тебе это понравилось? Не могу. Я решил никогда больше этого не делать. И с тех пор всегда избегал этого. И еще избегал стрелять в безоружных.

Слушай, сказал он себе, кончай ты это самокопание. Оно очень вредно для тебя и для твоей работы. Но тут же сам себе возразил: нет уж, послушай, потому что ты делаешь очень серьезное дело и должен всегда все четко понимать. У тебя в голове должна быть полная ясность. Потому что, если такой ясности нет, ты не имеешь права делать то, что ты делаешь, так как все твои дела – преступления, поскольку ни у одного человека нет права отнимать жизнь у другого, если только это не делается ради того, чтобы предотвратить зло, грозящее многим людям. А посему четко помни это и не обманывай себя.

Но я не хочу вести счет людям, которых убил, это же все равно что составлять список трофеев или – еще гаже – делать зарубки на прикладе ружья, сказал он себе. Я имею право не вести им счет и забыть о них.

Нет, возразил он себе снова. Ты не имеешь права ничего забывать. Ты не имеешь права ни на что закрывать глаза, не имеешь права ничего забывать, смягчать, искажать…

Заткнись ты наконец, прервал он себя. Ты становишься отвратительно напыщенным.

…и обманывать себя, закончил он тем не менее.

Ладно, сказал он себе. Спасибо за все добрые советы, ну а Марию любить мне дозволено?

И сам же ответил: да.

Даже если в идеальной материалистической концепции общества нет места такому понятию, как любовь?

А с каких это пор у тебя в голове завелись подобные концепции? – спросил он себя. Ни с каких. Их и быть не могло. Ты не настоящий марксист и хорошо это знаешь. Ты веришь в Свободу, Равенство и Братство. Ты веришь в Жизнь, Свободу и Право на Счастье. Нечего дурачить себя излишней диалектикой. Кому-то это подходит, но не тебе. Хотя ты должен ее знать, чтобы не выглядеть молокососом. Ради победы в войне приходится многое откладывать на потом. Но если война будет проиграна, все остальное тоже пойдет прахом.

Потом ты сможешь отбросить то, во что не веришь. А ведь есть многое, во что ты не веришь, но и многое, во что веришь.

И еще. Не обманывайся насчет любви. Просто большинству людей не выпадает счастья любить. Прежде и у тебя его не было, а теперь есть. То, что у вас с Марией, продлится ли оно лишь сегодняшний день и часть завтрашнего или вам предстоит долгая жизнь, это самое важное, что может случиться с человеком. Всегда найдутся люди, которые скажут, что никакой любви не существует, потому что у них самих ее никогда не было. Но я тебе скажу – существует, и у тебя она есть, и тебе повезло, даже если завтра предстоит умереть.

Прекрати думать о смерти, сказал он себе. Негоже нам так говорить. Пусть так говорят наши друзья анархисты. Как только становится по-настоящему плохо, у них возникает единственное желание – что-нибудь поджечь и умереть. Странный у них все же склад мыслей. Очень странный. Ну что ж, приятель, кажется, сегодняшний день пройдет благополучно. Уже почти три часа, скоро, наверное, принесут еду. У Эль Сордо все еще стреляют, а это значит, что его окружили и, вероятно, ждут подкрепления. Хотя им нужно управиться до наступления темноты.