– Стреляйте в меня, – тихо, себе под нос, передразнил он офицера. – Убейте меня! – Его плечи снова затряслись. Смех уже привычно отдался болью в руке, и показалось, что голова вот-вот расколется, но он не мог сдержаться, смех так и разбирал его.
Капитан Мора спустился с валуна.
– Ну, теперь ты мне веришь, Пако? – спросил он лейтенанта Беррендо.
– Нет, – ответил лейтенант.
–
Снайпер осторожно зашел обратно за валун, лейтенант Беррендо присел на корточки рядом с ним.
Капитан, стоя на открытом месте рядом с валуном и обращаясь к вершине, принялся снова сыпать ругательствами. Нет языка, более пригодного для брани, чем испанский. В нем есть соответствия всем ругательствам, существующим в английском, но сверх того – множество слов и выражений, употребляемых только в странах, где богохульство прекрасно уживается с религиозным аскетизмом. Лейтенант Беррендо был искренним и преданным католиком. Так же, как и снайпер. Оба были карлистами из Наварры, и, хотя порой сами ругались и богохульствовали, войдя в раж, оба считали это грехом, каждый раз требовавшим отпущения.
Сейчас, скрючившись за валуном, глядя на капитана и слыша, что он кричит, они внутренне отстранялись от него и его слов – не хотели, чтобы у них на совести висел такой грех в день, когда им, возможно, предстояло умереть. Ох, не доведут до добра такие речи, думал снайпер. Поминая Пресвятую Деву такими словами, точно беду накличешь. А э
Хулиан убит, думал лейтенант Беррендо. Такой чудесный день, а он лежит мертвый там, на склоне. А этот сквернослов стоит и еще худшую беду навлекает своим богохульством.
Тут капитан перестал кричать и повернулся к лейтенанту Беррендо. Взгляд у него сделался еще более странным, чем прежде.
– Пако, – радостно провозгласил он, – мы с тобой пойдем туда вдвоем.
– Я не пойду.
– Что?! – Капитан вскинул пистолет.
Ненавижу вот таких любителей размахивать оружием, думал Беррендо. Не могут ни одного приказа отдать, не выхватив пистолета. Такие, наверное, и в отхожем месте сами себе команду отдают, грозя пистолетом.
– Пойду, если вы прикажете, но знайте: против собственной воли, – заявил капитану лейтенант Беррендо.
– Тогда я пойду один, – сказал капитан. – Уж очень тут трусостью смердит.
Держа пистолет в правой руке, он решительно зашагал вверх по склону. Беррендо и снайпер наблюдали за ним. Капитан не делал ни малейшей попытки укрыться, высоко держал голову и смотрел вперед на скалы, на мертвую лошадь и взрытую пулями землю.
Глухой лежал за конем, прижавшись к скале, и следил за капитаном, вышагивавшим к вершине.
Только один, думал он. Нам достанется только один. Но по тому, как он держится, видно, что это
Он плавно нажал на курок, и его трижды ударило в плечо – сильная отдача неизбежна, когда стреляешь из ручного пулемета, установленного на шаткой треноге.
Капитан лежал на склоне, уткнувшись лицом в землю. Левая рука – под ним, правая, в которой он держал пистолет, выброшена вперед, дальше головы. Снизу, со всех сторон, уже снова стреляли по вершине.
Скорчившись за валуном, думая о том, как придется сейчас перебегать открытое пространство под огнем, лейтенант Беррендо услышал низкий хриплый голос Глухого с вершины:
–
Лежа на вершине за пулеметом, Эль Сордо хохотал так, что было больно груди и казалось, что голова вот-вот взорвется.
–
Он собирался уложить и второго офицера, когда тот выскочит из убежища за валуном. А рано или поздно ему придется это сделать. Сордо понимал, что командовать оттуда офицер не сможет, и значит, у него, у Сордо, появится шанс достать и его.
И как раз в этот момент его товарищи на вершине горы услышали первые звуки приближающихся самолетов.