Король писал Кейт всякий раз, как у него выдавалось немного свободного времени, а она регулярно сообщала ему о происходящем дома. Королева оставалась с его детьми в Хэмптон-Корте и заверяла, что все они, слава Богу, здоровы. Позже Гарри встревожила новость о вспышке чумы в Лондоне, но Кейт отправилась с детьми в поездку по стране и распорядилась, чтобы никто, бывший в контакте с зараженными, не приближался ни к одному человеку, жившему при дворе, под страхом вызвать ее негодование и подвергнуться наказанию, какое она пожелает назначить. Но чума вскоре утихла, и в августе Кейт вернулась в Гринвич. На этот счет Гарри мог больше не беспокоиться.
Булонь пала 14 сентября. Король с триумфом въехал в полуразрушенный город, наслаждаясь этим моментом славы. Однако сезон военных кампаний подошел к концу, и в этом году никакие дальнейшие действия были невозможны. Гарри неохотно вернулся в Англию, где его ждали пышные торжества и объятия любящей супруги. Упиваясь лестью и восхвалениями приближенных, король не сомневался, что это только начало и на следующий год он завоюет всю Францию. Наконец-то это происходит!
Желая отметить издание нового Акта о престолонаследии, Гарри заказал огромный портрет с изображением себя самого и своих наследников. Ясным мартовским днем король стоял и восхищался картиной, которую повесили в великолепном зале для приемов в Уайтхолле, где он позировал для нее. Это было настоящее произведение искусства, и в центре полотна находился он сам, сидящий на троне. Художник умело воспроизвел на картине богато декорированный потолок, стенные панели, украшенные причудливым орнаментом колонны и расшитый золотом парадный балдахин. Но особое внимание привлекали к себе фигуры людей: рядом с королем стоял принц Эдуард, слева от него, на троне меньшего размера, сидела Джейн, подарившая ему наследника. Было весьма уместно, что на картине появилась именно она, а не Кейт, которая, добрая душа, и слова не сказала против. С двух сторон от них, за колоннами, символизирующими законность, были изображены Мария и Елизавета.
Очень довольный, Гарри улыбнулся сам себе и пошел в свою опочивальню читать донесения. Сидя у камина, он почувствовал, что его знобит, и через некоторое, весьма недолгое время он уже весь горел. Сильно встревоженный, король позвал врачей. Те уговорили его лечь в постель и внимательно осмотрели ногу, в которой появилась пульсирующая боль, и король покорно отдался очередному мучительному приступу болезни.
Нельзя допускать, чтобы его считали теряющим хватку. Стервятники в Совете готовы были растерзать друг друга, дай им только шанс. Гарри затворился в своих покоях и приказал советникам и слугам молчать о состоянии его здоровья.
– Ходит много кривотолков, – сообщил королю Уилл, на этот раз серьезно. – Наш приятель Гардинер опасается, что ты не дотянешь до момента, когда принц повзрослеет.
Впервые Гарри не пришел в ярость от упоминания о собственной смерти, хотя для его подданных даже мысль о кончине короля считалась изменой. Он разделял страхи Гардинера. Случайно увидев свое отражение в оконном стекле при свете свечей, король ужаснулся: на него смотрел старик с оплывшим лицом в ермолке и берете. Время наложило на него свою печать. Послышался зов могилы.
Но ему нужно дожить до совершеннолетия Эдуарда. Он не может оставить сына сиротой в нежном возрасте на растерзание волкам, которые жаждали крови друг друга.
Гарри сделал над собой усилие. Приказал, чтобы его одели, и, сильно хромая, вышел к своим придворным. Шапюи ждал аудиенции. Гарри встретился с ним тем утром, но был сильно расстроен, увидев, что его давнего партнера по жарким спорам и занимательным беседам принесли в кресле, так как он, страдая подагрой, не мог ходить. И все же Шапюи смотрел на него с тревогой.
– Мне грустно видеть ваше величество таким разбитым, – посочувствовал королю посол. – Я тоже был немного нездоров. В нашем возрасте это совсем невесело.
Гарри подумал, что Шапюи выглядит не менее разбитым, чем он сам.
– У меня была лихорадка, – признался король. – Клянусь святым Георгием, во Франции я чувствовал себя в десять раз лучше, чем здесь, с момента возвращения. – Вдруг у него все поплыло перед глазами. – Честно говоря, я чувствую себя слишком скверно, чтобы продолжать эту аудиенцию, Юстас. Прошу простить меня и надеюсь на вашу сдержанность.
Шапюи склонил голову:
– Вы можете положиться на меня, сир.
Гарри кивнул, велел позвать носильщиков, чтобы те унесли посла, и долго провожал его взглядом. Он не сомневался: не пройдет и получаса, как правда о состоянии его здоровья станет известна всему христианскому миру.
Король проковылял в свои покои и не покидал их много дней, погрузившись в меланхолию и не реагируя даже на шутки Уилла. Одевался он только для посещения мессы да иногда вставал с постели, чтобы сыграть в карты с Хартфордом или Лайлом. Он пытался свыкнуться с печальным фактом, что остаток дней ему предстоит провести инвалидом – горькая участь для короля, который когда-то вел очень активную жизнь и был знаменитым атлетом.