Проводив французского адмирала в Хэмптон-Корт, Эдуард представлял короля на нескольких мероприятиях в течение десяти дней, пока в честь французского посланника устраивали приемы, банкеты, представления масок, танцы и выезды на охоту. Гарри с гордостью слушал доклады о том, что принц великолепно проявил свое знание латыни и умение играть на лютне. Досадно, что сам король на торжествах не присутствовал и не принимал участия в развлечениях, которые раньше так любил, но сейчас он просто был к этому не готов. Адмирала Гарри принял у себя в приемной, после чего короля доставили в кресле на мессу в Королевскую часовню, которую он слушал вместе со своим почетным гостем. А потом, чувствуя себя достаточно хорошо, он был хозяином на приеме, устроенном под открытым небом, и даже смог немного постоять в большом шелковом павильоне, однако после этого был вынужден опереться на плечи адмирала и Кранмера.
Когда празднования завершились и французы уехали, Эдуард вернулся в Хансдон-Хаус. Гарри крепко обнял его на прощание, страшась, что, может быть, больше не увидит своего любимого мальчика, а затем вместе с Кейт отправился в традиционный охотничий тур, но не уезжал за пределы долины Темзы, а для остановок пользовался домами, находившимися в отдалении от населенных мест, чтобы не попадаться на глаза людям. Не так давно он наслаждался любовью простого народа и с удовольствием показывался публике. Ему хотелось плакать при мысли, в какую развалину он превратился.
В Отлендсе Гарри стрелял с деревянной площадки по оленям, которых гнали мимо него, в Чертси он ощутил такой прилив сил, что, сев на коня, с собаками преследовал лань. Целыми днями король с упоением гонялся за дичью и начал уже думать, что вовсе не так одряхлел, как ему казалось. Но в сентябре эти надежды были перечеркнуты: по дороге в Гилдфорд Гарри почувствовал, что переусердствовал и не может продолжать путь верхом. Ему помогли сесть в закрытую карету, в которой он вернулся в Виндзор. На этом охотничий тур завершился.
Вновь прикованный к постели, трясущийся в лихорадке и мучимый болью, король приказал сообщить своему окружению, что у него простуда. На самом деле, судя по обеспокоенным лицам врачей, ему угрожала бóльшая опасность, и он боялся, что надежды на выздоровление нет. Однако каким-то чудом Гарри вновь поправился. Вскоре он уже охотился верхом и с соколами и держал в руках бразды правления, как прежде.
В октябре Гарри назначил Денни хранителем королевского стула и главой личных покоев.
– Говорят, продвижение Денни означает, что ты поддерживаешь его друга Хартфорда, – сидя на табуретке и щелкая орехи, сообщил королю Уилл.
– Пусть себе болтают! – Гарри фыркнул и положил ногу на подставку. – Но я не допущу, чтобы люди считали, будто какая-то партия для меня предпочтительнее остальных. Мне нужно сделать что-нибудь и для консерваторов.
Он до смерти устал от фракционной возни. Однако ситуация выходила из-под контроля: в ноябре Гардинер категорически отказался уступить вполне обоснованной просьбе Гарри обменять некоторые церковные земли на королевские владения. Когда епископ в следующий раз пожелал войти в личные покои короля, его не пустили. Гардинер явно запаниковал и отправил записку сэру Уильяму Паджету с просьбой замолвить за него словечко, но Гарри отказался дать Паджету аудиенцию. Пусть епископ поймет, что попал в немилость. Он сам в этом виноват, черт побери!
В середине ноября Гарри перебрался в Уайтхолл, чтобы, как обычно в это время года, принимать там лечебные ванны, которые всегда оказывали на него благотворное воздействие. Когда король лежал в мраморной ванне, утопленной в пол и наполненной ароматной водой, слуга сообщил ему о приходе Гардинера, который просил аудиенции.
– Нет, – сказал Гарри. – Помогите мне встать.
Уилл передал ему, что епископ все время толчется в наружных покоях дворца, надеясь увидеть короля, но Гарри не смягчился.
– Я не стану встречаться с ним, – заявил он.
– Он теперь старается, чтобы его видели в компании с вашими любимыми советниками, пусть-де никто не подумает, будто он попал в немилость, – донес королю Уилл несколько дней спустя.
В начале декабря секретарь подал Гарри письмо Гардинера, который опять просил об аудиенции и запоздало соглашался на обмен церковных земель.
– Скажите ему, что я не вижу причин, почему он должен и дальше досаждать мне! – прорычал король. – Пусть организует передачу собственности через моих служителей в обычном порядке.
Больше король не собирался поддерживать консерваторов никоим образом.
Стояла середина зимы. Гарри отправился в Отлендс, где чувствовал себя достаточно хорошо и даже снова совершал прогулки верхом. Он уже начал испытывать осторожный оптимизм и получать некоторое удовольствие от жизни, когда его снова зазнобило, а это, как правило, предвещало очередной приступ лихорадки.
Неужели опять, Господи! Только не это! Однако вскоре король понял, что не ошибся.