Читаем По щучьему велению полностью

Не иначе как девица эта помогла, которую Кощей Иванович своей дочкой называет и так ласково на неё поглядывает! Надо это запомнить, может пригодиться – для доченьки ненаглядной, Анфисушки любимой, которую она так безвременно покинула. А пока помогать парню просто так она не собиралась, тем более что Анфиса просила совсем о другом – чтобы он отсюда не вернулся, остался в царстве мёртвых навсегда...

– Емеля? – уточнила Агриппина. – Прорвался всё-таки. Ты смотри, добился-таки своего! – похвалила она и тут же рявкнула совсем другим тоном: – Нет!

Емеля растерянно уставился на неё.

– Нет, нет и нет! – продолжала царица. – Чтоб мужик да на моей дочери женился – не бывать этому! – Она грубо помахала рукой и зло бросила: – Уйди с глаз моих долой!

Василиса поморщилась и внимательно посмотрела на Кощея.

– Па-ап... – со значением протянула она, призывая его как-то повлиять на строптивую царицу.

– Нет, так дело не пойдёт, – решительно заявил тот, поняв дочку без слов.

Кощей повёл ладонью, будто зачерпывая воздух, и в руках у него как по волшебству появилась тарелка с оладьями, от которых поднимался ароматный пар. Казалось, они только что с горячей сковородки и теперь прямо просятся в рот.

Царица уловила аромат выпечки, сглотнула голодную слюну и стала тревожно принюхиваться.

– Ммм... – Кощей тем временем втянул носом воздух, поддразнивая её. – Агриппина, какие оладушки! Агриппина... Ай, как пахнут. Хочешь, чтобы с тебя проклятие вечного голода сняли? – коварно предложил он.

– Хочу, – без малейших колебаний сразу согласилась та. – Очень хочу, Кощей Иванович! – взмолилась Агриппина. – Благословляю! – торопливо закончила она и тут же совсем не по-царски, а по самому что ни на есть простонародному потребовала: – Дай сюда! – Царица попыталась выхватить тарелку, но Кощей ловко отвёл руку от её носа. Он понимал, что ни Емеле, ни Василисе на слово никто не поверит: понадобятся неоспоримые доказательства. Нужен сеанс связи с миром живых, и он вполне мог его устроить.

– Умница! – снисходительно похвалил он свою подопечную. – А теперь надо повторить для родных и близких...

* * *

Тем временем в царском тереме за длинным столом завтракали тёплой компанией царь Феофан, его своенравная дочка Анфиса и английский посол лорд Ротман.

– А что это у вас за трубочка? – завистливо спросила Анфиса, увидев у Ротмана очередной непонятный предмет.

Тот ловко опустил трубочку в чашку и стал пить через неё чай.

– Какая прелесть! – воскликнула она.

Царь не разделял восторга дочери и не был настроен выслушивать её воркование с иностранцем, а чудные заморские штучки его больше не интересовали. Парень там пропадает по её милости, а она тут шутки шутит да глазки строит!

– Сгинул, наверное, уже Емеля-то наш... – с тоской протянул Феофан. Он постоянно вспоминал бравого молодца, который так пришёлся ему по сердцу, и горевал, что тот по велению его избалованной дочки отправился туда, откуда ещё никто не возвращался. Да, с двумя предыдущими-то заданиями он справился, а вот третье вряд ли кому под силу...

Анфиса, желая угодить отцу, мигом стёрла с лица улыбку, сменив её на подходящее встревоженное выражение.

– Не говорите так, батюшка! – воскликнула она, лишь самую малость переигрывая. – Чувствует моё сердечко – жив наш Емеля! И как вернётся, так сразу обниму его, расцелую – и тут же под венец!

Ротман, не очень хорошо улавливающий интонации чужого языка, застыл с ложкой в руке и удивлённо повернулся к Анфисе, а та, не глядя на посла, потихоньку положила ладонь поверх его руки. Он недоумённо посмотрел на собственную руку, потом на Анфису, и только тогда до него дошло, что затевается очередная хитрость. Лорд лукаво заулыбался.

– Ммм... – с деланым восторгом протянула Анфиса, якобы наслаждаясь божественным вкусом английского завтрака.

– Ммм, овсянка... – совершенно искренне поддержал её англичанин.

А дальше произошло то, чего никто из них никак не мог ожидать, – непонятно откуда вдруг раздался голос покойной царицы. Все замерли, напряжённо прислушиваясь.

– Меня видно? Так нормально? – будничным тоном интересовалась Агриппина, будто каждое утро выходила на связь с семьёй из царства мёртвых.

Ротман удивлённо покрутил головой, пытаясь определить, откуда исходит голос, и наконец повернулся к лежащему на столе подносу. Он не ошибся – вначале его поверхность подёрнулась дымкой, а потом сквозь неё проступило лицо царицы.

– Hello! – машинально поприветствовал её он.

Царь и Анфиса тоже уставились на поднос, но Агриппина, пока не глядя на них, обращалась к кому-то рядом с собой.

– Они меня видят и слышат, да? – деловито уточнила она. – Так нормально, Кощей Иванович?

– Агриппина... – тихо позвал ошеломлённый царь, пытаясь привлечь внимание бывшей супруги.

– Всем здравствуйте, – откликнулась та. – Я, покойная царица Агриппина, официально заявляю, что даю согласие...

Словно не веря своим глазам и ушам, царь судорожно потыкал пальцем в поднос, но изображение царицы никуда не делось, даже рябью не подёрнулось.

– ...на свадьбу мужика Емели с моей дочерью Анфисой Феофановной, – закончила она.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза